Пишет  Sattara:

Ох, как же я понимаю этого кота...

URL записи

По приколу у меня точно такая лампа А комикс то ли тзинчитский, то ли антитзинчитский, но в тему

Скончался актер Вячеслав Тихонов. Грустно....

Полезные прибамбасы для кошек своими лапами: community.livejournal.com/master_klass/191622.h...

В очередной раз читая про очередной онгоинг, о том, кого автор убил или еще убьет, в очередной же раз поклялся , что не убью ни одного персонажа, о чьем внутреннем мире и характере хотя бы обмолвлюсь - то бишь, позволю его заметить и полюбить.

Пишет  Satellit:

В поддержку Октана.
Пишет Гость:

30.11.2009 в 20:39

Уважаемый администратор Нос!
Я прошу пересмотреть ваши позиции по поводу моего бана - отменить его или свести до разумных пределов. В свою очередь я обязуюсь зачистить все посты на своем дневнике, не касающиеся арта. Все холиварные темы будут стерты. В новые конфликты обязуюсь не лезть и превратить дневник в простое хранилище творчества. В противном случае можете возобновить бан навечно.
Пользователь Octane

URL комментария

URL записи

Говорят, что эта песня непозитивная и загрузная, вроде даже сами авторы высказывались в таком духе . Не знаю, она стабильно поднимает мне настроение и настраивает на субъективно правильный лад.

Те, кого уже достал поднимаемый пост с подписями, я все понимаю, но потерпите немного. Это вряд ли продолжится долго.

Пришла мысля заказать архив своего дневника. А то мало ли какие квипрокво в жизни случаются

Утро. Идет по электричке сударыня. "Доброе утро, уважаемые пассажиры. Хочу предложить вам нужную и полезную целебную вещь. Это иконки, изображенные на (специальном) кулоне. Кулон изготовлен из булата, вплавлен в обсидиан - это такой особенный вулканический камень. Помогают от головной боли (и еще от чего-то, я прослушал). Имеются с изображениями разных святых - святая Матрона, святой Ангел Хранитель, богоматерь Казанская, Семипальная..."
(записано весьма близко к тексту)">

А что, булат и правда помогает от головной боли. Радикально и навсегда

Обычно я равнодушен к актерам - я люблю героев. Так уж я устроен. Моя любимая часть Star Trek - TNG, а мой любимый капитан - Жан Люк Пикар. И когда вдруг слышишь весьма достойные слова из уст игравшего его актера, то воспринимаешь это как подарок. Потому что знаем ведь, что актеры и герои - две большие разницы и привычно не питаем иллюзий. И такое вот совпадение в уровне человеческого достоинства - радует.


Мой отец, во многих отношениях, был дисциплинированным, организованным и харизматичным мужчиной – полковой сержант-майор, ни больше, ни меньше. Один из самых последних людей, эвакуированных из Дюнкирка, офицер прикрепил к его форме третью нашивку, когда никого из старших по званию не осталось в живых. Он прыгал с парашютом в Крите и Италии, оба раза под обстрелом, он сражался в Монте Казино и был дважды упомянут в депешах. Один из служивших с ним солдат однажды сказал мне: «Когда твой отец марширует на параде, птицы на деревьях перестают петь».

Гражданская жизнь была совсем другой историей. Он был злым, несчастным и вечно недовольным мужчиной, который не контролировал ни свои эмоции, ни свои руки. Будучи ребенком, я неоднократно наблюдал его насилие над моей матерью, тот ужас и страдания, которые он вызывал, и я думал, что если бы я мог, я бы его убил. Если бы моя мать попыталась его убить, то я бы его держал, пока она это делает. Если вам сложно понять, как ребенок может испытывать подобные чувства, то представьте жизнь в обстановке постоянной эмоциональной непредсказуемости, опасности и унижения неделю за неделей, год за годом, начиная с семи лет. Мой детский инстинкт говорил мне защищать мать, но мужчина, который причинял ей боль, быль моим отцом, которого я уважал, которым я восхищался и которого я боялся.

читать дальшеС утра понедельника до вечернего чая в пятницу он работал полуквалифицированным рабочим, и он был всегда собран и трезв. Часто он был забавным и очаровательным, у него всегда находились личные истории о военных временах и приключениях, которые меня завораживали. Но наступал вечер пятницы и после закрытия пабов, я ждал его возвращения, дрожа от страха. Я лежал в кровати, но заснуть не мог. Я никогда не засыпал раньше него; пока он не спит, мы все в опасности. Вместо этого я слушал его голос, его пение, когда он ходил по дому. Некоторые песни вселяли надежду: «Я снова заберу тебя домой, Кэтлин», «Я буду идти рядом с тобой»… А вот армейские песни не предвещали ничего хорошего. Хуже всего была тишина. Если я слышал только его шаги, то это был сигнал для повышенной бдительности.

Наш дом был маленьким, и когда вы растете с домашним насилием в замкнутом пространстве, то вы учитесь очень точно и быстро измерять температуру ситуаций. Я точно знал, когда закончится крик и будет поднята рука – я также точно знал, когда именно вставить свое маленькое тело между его кулаком и ее лицом, навык, которого не должен знать ни один ребенок. Любопытно, но я никогда не боялся за себя, и он никогда меня не бил, его странная мораль не позволяла ему ударить ребенка. Ситуация была едва терпимой: я был свидетелем ужасных вещей, и я знал, что они неправильные, но пойти за помощью было некуда. Хуже того, были те, кто одобрял это насилие. Я слышал полицейских или врачей скорой помощи, которые стояли в нашем доме и говорили: «Должно быть, она его спровоцировала» или «Миссис Стюарт, в драке всегда виновны двое». Они ничего не знали. Правда в том, что моя мать ничем не заслуживала насилия, которое она терпела. Она не провоцировала моего отца, а даже если и так, насилие никогда не может быть приемлемым способом разрешить конфликт. Насилие – это выбор, который делает мужчина, и он один несет за него ответственность.

Никто не приходил на помощь. Ни один взрослый не вступился. Мне нужен был кто-то, кто бы взял ситуацию под контроль и сказал бы мне, что все будет в порядке, и что это не моя вина. Я хотел, чтобы злость ушла и, хотя она оставалась, я чувствовал себя ответственным. Мои чувства вины и одиночества, вызванные домашним насилием, были постыдными… и продолжительными. Никто не пришел, никто не знал. Наши маленькие дома стояли вплотную друг к другу. Каждое утро понедельника я шел в школу с опущенной головой, молясь о том, чтобы не встретить никого из соседей или школьных друзей, которые слышали крики на выходных. Мне было стыдно.

Очень редко один человек приходил к нам на помощь – миссис Диксон, женщина из соседнего дома, единственный человек, который противостоял моему отцу. Она вышибала дверь и вставала перед ним, корсет трещал, и ее могучая рука ткачихи поднималась к его лицу. «Давай, Альф Стюарт», - говорила она, - «попробуй это со мной». Он никогда не пробовал. Он успокаивался и ложился спать. Сейчас я мечтаю взять огромную руку Лиззи Диксон в свою и поблагодарить ее.

Подобный опыт разрушителен. Всю свою взрослую жизнь я пытался преодолеть плохие уроки поведения моего отца, этот ядовитый пример мужской безответственности. Но самый угнетающий аспект этого опыта – это одиночество. Совсем недавно, во время ссоры с моей подругой, я снова почувствовал себя запертым и одиноким, тем, кого не слышат и не понимают. Это было неправдой, но это была знакомая изоляция, которая почти приносила комфорт и утешение.

Я сумел найти собственное убежище в актерской профессии. Сцена оказалась для меня более безопасным местом, чем жизнь дома – она предлагала побег. Я мог быть кем-то еще, оказаться в другом месте, в другое время. Тем не менее, если роль требовала злости, ярости или желания убить, то мне всегда было страшно, что я смогу выпустить, если я поддамся этим чувствам. Только в 1981 году, когда режиссер Рональд Эйр попросил меня сыграть психопата Леонта в «Зимней сказке», я смог это преодолеть.

Он тихо сказал мне, что игра сработает, только если я полностью отдам себя, полностью и абсолютно, во власть одержимости, сумасшествия и убийственности этого человека. «Если ты это сделаешь», - сказал Рон, – «я буду рядом с тобой. Я буду доступен 24 часа в сутки». С того момента я больше не боялся своих чувств на сцене.

Правда в том, что домашнее насилие касается очень многих из нас. Вполне возможно, что кто-то, кого вы знаете – подруга, сестра, дочь или коллега – сейчас страдает от насилия. Одна из четырех женщин подвергается домашнему насилию в тот или иной период своей жизни. И каждую неделю нынешние или бывшие партнеры убивают двух женщин на территории Англии и Уэллса, а 10 женщин сами лишают себя жизни, потому у них не было другого способа сбежать от партнера-насильника. И совершенно точно вы платите за домашнее насилие. Ежегодно домашнее насилие обходится примерно в 26 миллиардов фунтов стерлингов на медицинские, юридические и жилищные расходы.

Это насилие не является частным вопросом. За закрытыми дверями оно охраняется, прячется и становится только сильнее. Оно защищается с помощью молчания – всеобщего молчания. По этой причине, в 2007 году я стал попечителем организации Refuge – национальной организации, которая борется с домашним насилием. Каждый день эта организация оказывает помощь более чем 1000 женщинам и детям в рамках национальной сети приютов и служб. В Refuge женщины и дети получают психологическую поддержку, которая помогает им преодолеть травму насилия. Команда независимых адвокатов готова защищать женщин с высоким риском насилия в юридических процессах.

Благодаря неутомимым кампаниям Refuge отношение к проблеме начало меняться. Тактики полиции улучшились и большинству мужчин больше не спускают с рук избиения женщин. В то же время статистика остается очень мрачным чтивом. Более чем две трети женщин, живущих в сети приютов Refuge, живут там с детьми. Я не могу выразить, насколько меня огорчает (и злит) мысль о том, что мы до сих пор не можем гарантировать безопасность женщин и детей в их собственных домах.

Большинство людей находят идею насилия над женщинами (и иногда, хотя и редко, над мужчинами) отвратительной, но они ничего не делают, чтобы изменить ситуацию. Множество женщин и детей, также как моя мать и я, продолжат страдать от домашнего насилия, если мы не будем открыто говорить о насилии. Это можно сделать, например, поддержав последнюю кампанию Refuge: www.fourwaystospeakout.com/

Источник:

www.guardian.co.uk/society/2009/nov/27/patrick-...