Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Кошаки продемонстрировали интеллект Пока я резал кусок куриного филе, они были на стреме. Стоило мне бросить мясо на сковородку, режим поиска халявы сменился режимом дрыха. Практически мгновенно Ибо звери знают - еда, которую посолили, поперчили и кинули на аццкий девайс - это уже не еда
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Это очень полезная дисциплина. При подборе кадров, например. Но когда дело касается личных отношений... У кого как. а у меня возникает видение альбомчиков в виртуальном заведении "Всякие забавы" в романе у Лукьяненко. Блондинки, брюнетки... козочки Наверное я старомоден, но полагаюсь все же на судьбу.
Хотя за детектив точно обижусь. Я как раз люблю те, где герой не просто сидит и курит, а активно вовлечен в процесс и рискует жизнью. Для меня в этом смысле Дик Фрэнсис эталонен. Кстати, только что узнал. что он умер в феврале этого года, чуть-чуть не дожив до 90....
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Какой-то я неправильный Дон. Я убиваю неправильные мельницы. Какой предел мечтаний для адепта социнеги? Правильно, убить всех человеков дуализироваться. А вот меня мой записной дуал приводит в экзистенциальный ужас. Некоторые боятся пауков, другие - лягушек. Я боюсь Дюм. У меня Дюма (не тот, который писатель, а который социотип) вызывает стойкую ассоциацию с удушением подушкой. Даже если эта подушка пахнет корицей и горными травами, подогрета до комфортной температуры и очень приятна на ощупь - клиенту все равно Я категорически ненавижу, когда обо мне заботятся, поправляют на мне одежду (даже если она сто раз перекручена и надподвывернута - а так оно обычно и бывает), напоминают о том, что на улице дождь, ветер, пыльная буря и светопреставление, суют зонтик и скафандр высшей защиты и соглашаются с любой чушью, которую я изреку. Вот последнее совсем критично. Потому что даже совсем чокнутый логик всегда понимает, когда он несет вздор. Он его несет потому. что ему так хочется, что это такой способ обрести временную свободу от всего, удивить публику или просто послать весь надоевший мир в жопу. И когда в ответ на откровенные бредни собеседник улыбается и кивает... Ну, дальнейшее зависит от. Но идиллии не будет точно. Тесная комнатка с мягкими стенами - не мой любимый стиль. Ну, а чего мне, собственно, хочется на самом деле? Какого человека рядом? Умного, ироничного, вредного, практичного, с хорошим чувством юмора (причем, юмор порой переходит в черный), тонко чувствующего и умеющего вовремя давать пинка. Где-то даже жестокого. Однозначно не желающего щадить чувства и подстилать соломку. В какой-то момент выдергивающего из под ног надежный плотик и говорящего - давай. плыви. а я посмотрю. Вообще-то такой человек рядом со мной есть, и по шпаргалкам это мой конфликтер
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Мотыльки пропадут, но не мы же с тобой пропадем. Это пусть мотыльки пропадают, а мы подождем, глядя, как сталактит истекает горючей слезою, а под ним сталагмит вырастает своим чередом.
М. Щербаков
Глупое это дело - Волю давать слезам. Это всего лишь тело Соль источает в пол Вроде бы как несмело Пискнул: "Открой, Сезам!", А сталактит умело Капли ронять пошел.
Вовремя зубы стисни, Мачо, ресницы спрячь, Все ли в жестокой жизни Право имеет быть? Легкий жонглер на тризне - В небо швырни свой мяч Бодрой улыбкой брызни, Чтоб не прервалась нить.
Но сталактит попробуй Уговори устать. Меж тишиной и криком Краткий застыл момент Дар золотой, особый - Ни оттолкнуть. ни взять. Сердце пронижет бликом Крошечный инструмент.
Лишь отраженье жажды Эта твоя .юдоль Малость усилий сложит Стройность пчелиных сот. Плачь, сталактит. Отдашь ты Вечности боль и соль Но сталагмит, быть может, Чуточку подрастет.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Голос Шеогората/Джиггалага для меня однозначно - голос Щербакова, несмотря на канонные озвучки. Тем более, что он умеет распрекрасно быть и тем и этим
М. Щербаков, альбом "Райцентр"
ИНТЕРМЕДИЯ 6
Привёл себя в упадок. Привёл себя всего. Стал болен, зелен, гадок. Не то что до того. Размах, кураж и бодрость утратил наотрез. Привёл себя в негодность. Низвёл себя с небес.
Размяк, померк от пятен. В пепел себя поверг. Стал неблагоприятен с пятницы по четверг. Стал сам себе не важен. Сам от себя устал. Отшелестел плюмажем. Орденом отблистал.
Стал хуже игуаны с шипами на горбу. Хуже марихуаны и Ленина в гробу. Против потока двинул. От естества бежал. Нужное всё отринул. Чуждое всё стяжал.
Блудным явился сыном во изначальный мрак. Рухнул к таким низинам, ниже каких - никак. Поднял лицо оттуда. Глянул куда упал. Понял, что дело худо. Понял - и кончил бал.
Сыграл отбой параду. Велел упадку: стоп. Украл в аптеке яду. Вылил его в сироп. Лимон туда же выжал. Спиртом разбавил смесь. Выпил. Насилу выжил. Но вылечился весь.
Пресёк, пресёк упадок. Выправил статус-кво. Привёл себя в порядок. Привёл себя в него. Стал внятен, ладен, годен. Восстановил кураж. Вернул на место орден. Возобновил плюмаж.
Стал лучше игуаны и даже марабу. Лучше марихуаны и Ленина в гробу. Былой престиж удвоил. Пятна на нём замыл. Нужное всё усвоил. Чуждое всё забыл.
Забыл, как пахнет запах. Забыл, как звук звучит. Забыл хвататься за бок, если в боку урчит. Стал точен, прочен, гладок. Не то что перед тем. Привёл себя в порядок. Извёл себя совсем.
Достиг температуры, близкой к нулю в тени. Забыл, зачем купюры и где лежат они. От пагубных повадок навек отвык, отвык. Увёл себя в осадок. Завёл себя в тупик.
Провёл в себе реформы. Навёл себя на резкость. Отвёл себе делянку. Обвёл её забором. Развёл на ней тюльпаны. Довёл до совершенства. Довёл себя. Таки довёл себя.
Айн-цвай-драй, контроль, тоннель, шлагбаум, дебаркадер. Сзади - меркнет, уходя во мглу, секретный цех: кузня ядерных торпед, ракет и просто ядер, лидер отрасли, в десятке лучших - лучше всех.
Фридрих движется домой, шагать ему не грустно. Смену сдал, помылся, снял щетину со скулы. Айн-цвай-драй, считает он. И шаг за шагом грузно город Фридриху навстречу движется из мглы.
Стройпромторг, автовокзал, столбы, ухабы, лужи. Нынче цех в ударе был и много наковал. Вот он я, бормочет Фридрих, я иду со службы. Айн-цвай-драй, фонарь, аптека, улица, канал.
Зря ты давеча, в анкету глядя, брови хмурил. Зря ты морщился, геноссе главный инженер. Вот я - вахту отстоял, дежурство отдежурил. Эйн-цвей-дрей, такой же немец я, как ты - шумер.
Ать-два-три, рождён в Твери, перевезён в Саратов. Назван Фридрих - в честь балета «Фридрихштадтпалас». Был завскладом комбината ядохимикатов. Убыл, прибыл, стал завхозом цеха здесь у вас.
В праздник выпало дежурство вновь очередное. Что ж, не горше мне оно иных очередных. Всё одно режим работы сутки через двое. Праздник, нет ли, двое суток выдай выходных.
Медсанчасть, «Утильсырьё», трамвай десятый номер. Двое суток хоть земля вокруг по швам трещи. Я могу уехать хоть в Саратов, хоть в Житомир. Я вне доступа, майн фройнд, ищи меня свищи.
Пусть от севера до юга, чёрный как негроид, крылья долгие простёр весенний первый шторм. Пусть сильнее грянет он и мглою небо кроет. Я - ложусь в стационар, готовьте хлороформ.
Фир-фюнф-зекс, оклад, надбавка, вредность, тотал-шмотал. Город дышит сонно. Анна смотрит из окна. Ахтунг, Анна, я иду, я смену отработал. Дал сверх плана с примененьем стекловолокна.
Главпочтамт, универсам, пожарное подворье. Над подворьем каланча, на каланче звонарь. У него работа тоже сутки через двое. Эйн-цвей-дрей, канал, аптека, улица, фонарь.
Фридрих - дома. Ест он овощи, вгрызаясь в мякоть. Завтрак, отдых, сон. И будет так за годом год. До тех пор, покуда кудри наклонять и плакать Анна в трауре на камень гордый не придёт.
L'HOMME A LA MOTO
Заносчив был угонщик мотоциклов, виртуоз, его не зря учили в колледже. Не спорь, бывало, с ним, когда погода хуже слёз и настроение такое же.
Чины строптивому не указ и гости с музыкой нипочём. Сама природа нажать на газ велит ему, чуть что не по нём. Он прерывает вальса тур, вытягивается как тетива - и, взяв партнёршу за маникюр, такие ей говорит слова:
«Мадам, вы знаете мой серьёз. И пусть даже вам захочется иметь охапку лиловых роз не позже, чем через полчаса. Я выполню, что прикажете. Но если ногти свои, мадам, ещё вы хоть раз намажете - ничто уже не поможет вам!»
Сказавши так и сделавши поклон - среди колонн застывшим молодцам и девицам, выходит наш угонщик ровно вон, а выйдя вон - берёт ближайший «харлей дэвидсон».
Колодки вынув из-под колёс и пломбы перерубив сплеча, чужую технику виртуоз приводит в действие без ключа. Мотор искрит, подымая вой, подобно молниям и громам, - и мчится с грохотом наш герой по всем семи городским холмам.
Взлетает в гору он соколом, зигзаги чертит по гололёду, огонь и холод в себе самом смешав, как греки вино и воду. Несётся под гору он стремглав, стучит на выбоинах чечётку, восторг и сумрак в себе смешав, как россияне вино и водку.
Когда же тормозит он, чтобы выкурить «косяк» и приложиться ко флакончику, - из воздуха является фургон о трёх осях и прицепляется к угонщику.
Снаружи смотрится не весьма, кибитка так себе, сорт второй. Зато внутри, чума не чума, но пир на сорок персон горой. Как будто конкурс на лучший тост увлёк и греков и россиян - и тосты их достигают звёзд, к немалой радости марсиан.
Готов к полёту фургон-фуршет, но постовым не видать улова. Не потому что зелёный свет, а потому что нет никакого. И рейс как будто не грузовой, кому - ухабы, кому - услады, и до конечной от узловой - как до Московии от Эллады...
Во славу кубка и мундштука - отрава пьётся, дымится зелье. Не потому что без них тоска, а потому что от них веселье. Пускай не раут, скорей дебош, ни протокола, ни фонограммы... Но кавалеры изящны сплошь, и дамы тоже... мечта, не дамы!
Лишь две - ни то ни сё, из тех, что ночью не едят и чтут порядок, как религию. Они случайно здесь и веселиться не хотят, хотят в Эльзас и Лотарингию. Скулят: «А можно нам в Эльзас?» Нельзя-с.
Не сломишь виртуоза и к шаблону не сведёшь, его не зря лечили в клинике. «Приехали! - кричит. - Вали на волю, молодёжь, гони прогонные полтинники!»
Затем, столкнув балаган с холма, он деньги (счётом до сорока монет) несёт, зима не зима, к воротам спящего цветника. Минуя диспуты о цене, вручает сторожу, что принёс, и требует: «Упакуйте мне вон ту охапку лиловых роз!»
...Какой длины ни задай полёт, обратный - кажется, что длиннее. А тут и утро уже вот-вот, и утро вечера мудренее. Герой в седле, и сухим огнём, который пепла не оставляет, ещё горит ретивое в нём. Но догорает и остывает.
Уже, куда бы ни мчал его стальной дракон со стеклянным оком, повсюду кончилось торжество - и ничего, кроме чёрных окон. И - сколь сердито бы наш пилот ни думал: «Мы, мол, ещё покажем!» - он не парит уже, но плывёт. И доплывает вполне погасшим.
Потом под окнами, пуст и вял, дымит он зельем и пьёт отраву. Дракон становится, где стоял. Цветы лилово летят в канаву.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Только что вернулись со starbat с концерта Михаила Щербакова. Я по этому барду, точнее - поющему поэту, фанатею, если не соврать, уже лет 15 как. Но на живом концерте был впервые. Шел с изрядным мандражом и сам себе сказал, что наверняка разочаруюсь, ну и плевать. Можно сказать, что потерпел полное фиаско - в том смысле, что разочароваться категорически не получилось, скорее наоборот. Голос у Щербакова оказался неожиданно сильным (мне он по записям казался более камерным). И на гитаре он играет отменно - я думал, что он часто выступает с аккомпаниатором потому, что сам не очень владеет инструментом. Нет, и тут все в порядке. Услышал довольно много новых песен и кучу старых любимых. И, как всегда на концертах, было "хорошо, но мало". Немного досадовал, что во втором отделении довольно много времени ушло на записки - поет Щербаков отлично, а вот говорит не очень - несколько излишне пространно и даже, я бы сказал, занудновато Но один вопрос-ответ искупил все. "Говорят, что Землей управляют инопланетные ящеры. Вы с этим согласны? - Нет. Я думаю, что это вполне земные ящеры."
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Много трансформерских букв* * * - Вот, знакомьтесь, - громогласно объявил Лэрр, - Ирсэ, чудо-выдумщик и наша гордость! Мы стояли возле маленького неприметного строеньица, приткнувшегося у края арены, под трибунами. Внутри громоздились какие-то приборы и терминалы - казалось, их не меньше, чем в рубке космического корабля, - а на пороге стоял хозяин этого царства -невысокий, стройный, светло-синий с золотом риннэ. Мне он показался очень юным, симпатичным и немного странным. Я решил, что он смущен визитом стольких известных личностей и потому так напряжен, и подумал, что он будет по этой причине немногословным, но когда Лэрр попросил его рассказать об усовершенствованиях, которые тот внес в Игры, тот впал в не вполне естественный восторг, почти экстаз. Хотя слушать его было интересно. - Обычные поединки - это же скучно! - восклицал он. Двое заняты только друг другом и ни на что внимания не обращают! И это пустое пространство над ареной - на это просто смотреть невозможно! Нет, в настоящем бою так, конечно, бывает, но... Игры - это же и тренировка, и состязания и зрелище - верно? Значит, должно быть и сложно, и азартно, и весело! - Весело? - удивился Айрэл. - Мне казалось, хороший поединок - это прежде всего красиво. Насчет веселья, то победителю, может, и весело... -Вот! - радостно вскричал Ирсэ. - А если весело будет еще и зрителям? В общем, я придумал всякие сюрпризы... Подробно не буду рассказывать, вам потом неинтересно будет. Но я горжусь, что впервые так широко применил голографическую технику. Во время поединка придется учитывать разные посторонние факторы, объекты. Они, конечно не настоящие и безопасные, но если вы не среагируете, то проиграли. А есть и кое-что настоящее. Ну, почти. Вы наверняка уже заметили. Вдоль арены стоят две линии зенитных комплексов, плазменно-лазерных. Я хотел, чтобы плазмометы тоже работали, малой мощностью, но Мастер решил, что это лишнее, так что я их отключил вручную, оставил только лазеры. Они слабенькие, конечно, но случайно заденете сенсоры, и будет немножко больно. Правда, потрясающая идея? -Не знаю, не знаю, - с сомнением промолвил Торр. - По мне это напоминает какое-то праздничное шоу. Соглашусь с Айрэлом, вряд ли стоит мешать с чем-то чистое искусство поединка. Лэрр, казалось был уязвлен куда сильнее, чем сам автор проекта. - Ребята, нельзя же быть такими занудами! Столько циклов - одно и то же! Вы хоть взгляните сперва, что вышло, а потом стройте кривые рожи... -Мне тоже любопытно, поддержал его я. Приближенность к реальности до сих пор практиковалась на тренировочных полигонах. В поединке... почему бы нет? -Прекрасно, - сказал Лэрр. - Вот скоро начнется, и все всё увидят. - Да мы с Айрэлом с удовольствием посмотрим, - рассмеялся Торр.- С трибун. Что, пошли? Они двинулись прочь. Я немного задержался. Мне стало немного жаль Ирсэ, который мало того, что был слегка не в себе от волнения, так еще и неожиданно получил изрядную дозу критики. Я решил, что меня одного он смущаться не будет, хотел как-то ободрить его, проявив интерес к его работе. Но, кажется, я сделал только хуже. В отсутствие Мастера, инженер сделался каким-то отстраненно-рассеянным и погруженным в себя. На вопросы отвечал односложно и так и стремился отвернуться к своим приборам. - А ты сам собираешься участвовать в Играх? - спросил я, пытаясь хоть как-то его расшевелить. - Сюрпризы все равно наверняка создает автоматика и ловушки будут непредсказуемыми даже для тебя. Он вздрогнул, словно от внезапного удара. - Я не участвую в Играх! - негромко, с непонятной резкостью сказал он. - К тому же, я должен быть здесь и все контролировать. Прежде всего безопасность. Мастер очень заботится о безопасности. Он как-то кривовато улыбнулся, и я подумал, что эта забота обижает Ирсэ, сковывая полет его фантазии. Я не счел за лучшее распрощаться, думая, что моя интуиция на сей раз решила от меня отдохнуть. Уходя, я обернулся и успел увидеть в закрывающемся проеме двери спину Ирсэ, склоненную над терминалом. Мне вдруг показалось, что юный инженер глубоко несчастен, каким бы странным не было такое предположение.
* * * Первый сюрприз настиг нас в самом начале боя, когда мы с Лэрром больше дурачились и красовались друг перед другом, чем сражались в полную силу. Я преследовал Лэрра, когда вдруг между нами возникла стена из толстых металлических плит с проемом, едва достаточным, чтобы пролететь. Я сумел вовремя среагировать, но тут же едва не угодил под огонь Лэрра, который среагировал еще лучше. Стена же бесшумно и бесследно сгинула. После этого азарт боя охватил и закружил нас. Так что, когда вдруг ниоткуда сверху нас атаковал неизвестный летун, мы оба успели получить по вполне чувствительному попаданию. Я разозлился и двумя залпами прикончил приставалу, который вполне реалистично и красочно взорвался. Лэрр вместо благодарности шарахнул в меня из обоих лазеров, уклониться мне удалось только от одного, другой вскользь задел правое крыло. Я твердо решил отомстить. Мне это удалось, когда внизу грохнул взрыв, и обломки какого-то призрачного строения полетели прямо в брюхо Лэрра. Тот отвернул, угодил под мой огонь и разразился ругательствами и хохотом. Мы опять были квиты. Отведенное время поединка подходило к концу, сюрпризы у Ирсэ, похоже, иссякли, а никому из нас так и не удалось снова достать друг друга. Лэрр, как всегда в такой ситуации, начал не на шутку злиться - он терпеть не мог ничьих. Я был рад этому - у меня был уже готов план. Поэтому, когда он яростно выругался, в очередной раз промахнувшись по мне, я внутренне улыбнулся, предвкушая победу. Приятно заканчивать бой именно так – словно хорошую шутку - неожиданным финалом. Я хорошо знал Лэрра, мне не стоило труда точно рассчитать тот миг, когда он слишком увлечется противоборством со мной, чтобы отслеживать внешние факторы. И он действительно увлекся – именно тогда и там, где и когда мне это было нужно. Он все яростнее посылал в меня заряд за зарядом, и мне на какое-то время пришлось всерьез жарко, хотя его выстрелы и были безвредны. Маневрируя, вертясь и уворачиваясь, я неуклонно добивался своего – уводил его к линии зенитных орудий. И вот момент настал. Я сильно рисковал, он едва не задел меня, но, уходя из-под выстрела вверх, я увидел, как тень от его крыла упала на сенсоры зениток и они хищно развернулись , ловя его на прицел, следуя за его движением. Я расхохотался вслух, я не мог сдержать ликования. И это был последний раз когда я смеялся так беззаботно. Зенитки дали залп – три разом, потом четвертая. Я успел удивиться, почему выпущенные ими лучи такие яркие. А в следующее мгновение уже понимал, что это вовсе не лазеры, а струи плазмы и видел, как они рвут корпус моего друга. Четыре попадания – не в крылья или хвостовое оперение, а точно в фюзеляж. Куски обшивки, капли расплавленного металла… Лэрр закричал – в этом крике были изумление и боль – метнулся вниз, вверх и начал падать – косо, беспомощно. Он упал в северном конце арены. Половина его левой плоскости отлетела при ударе и, покореженная, врезалась в пустой сектор трибун. Я трансформировался. В моем мозгу царил хаос, поэтому я сразу же опустился на арену и побежал к Лэрру, а не подлетел на антигравах. Может быть, не сглупи я так, я сумел бы что-нибудь сделать, помешать, спасти… Не знаю. - Лэрр,- кричал я на бегу, - Лэрр, не надо! Не трансформируйся! Но было поздно. Движение уже началось. Мне оно показалось замедленным, но, конечно же, это было не так. Миг – и мой друг уже лежал на плитах в основном режиме, неестественно выгнувшись, со сведенными судорогой пальцами. И тут же снова ударил крик – страшный, хрипло-искаженный, на самом пределе громкости. Непрерывный. Это был конец. С такими ранами срыв спектров – глобальный сбой энергоуровней, того не до конца познанного комплекса силовых полей, который и делает нас живыми – безусловно смертелен. Ничего невозможно было поделать. Я подбежал и замер, глядя на его искаженное чудовищной болью и криком лицо, в котором уже не было ничего разумного. Откуда-то появился маленький ремонтник, посмотрел на Лэрра и беспомощно опустил голову. Горстка зрителей на центральной трибуне уже повскакала на ноги, все размахивали руками, кричали, но я не слышал шума, все заглушал крик. И вдруг он смолк. И свет, бешено пульсировавший в глазах Лэрра, погас почти мгновенно, словно его выключили, лицо застыло маской запредельного страдания. Все было кончено. - Быстро, - сказал ремонтник. – некоторые до малого цикла… Зачем он это сделал, так глупо? - Он боялся умереть в трансформе, - сказал я, не узнавая и почти не слыша своего голоса. Ремонтник понимающе кивнул. Тут я словно очнулся. Ярость охватила меня как огонь плазменной бомбы. Восторженный юнец Ирсэ с его «потрясающими идеями». Он уверял, что плазмометы зенитных комплексов деактивированы. Ирсэ, мерзавец, я разорву тебя на части! Я бросился к инженерной кабинке. Возле нее уже собралась небольшая толпа – видно, эта простая мысль пришла не только в мой процессор. Двое каких-то вояк молотили кулаками в запертую дверь, выкрикивая имя техраспорядителя и яростно ругаясь. Ответа не было. - Отойдите, - сказал я. – Все назад. Наверное в моем лице было что-то такое, они попятились. Я активировал все свое оружие. Дверь, да и вся кабинка управления, была бронированной на совесть – здесь, какая ирония, действительно всерьез заботились о безопасности. В конце концов пришлось применить ракету. В толпу полетели обломки двери, пара взвизгнувших осколков оцарапала мне плечо – не стоящая внимания ерунда. Я ворвался в развороченный проем... и остановился. Ярость угасла так же мгновенно, как свет в глазах Лэрра. Здесь некому было мстить. Ирсэ стоял на коленях возле пульта управления, вцепившись обеими руками в какие-то кронштейны, спиной ко мне. Из этой спины, ближе к правому плечу, на ладонь высовывалось лезвие меча, уже погасшего. Вниз от острия, к поясу, голубую броню прочерчивал аккуратный разрез, он уже не искрил. Я почувствовал, что мои пальцы бесконтрольно вздрагивают. Я знал, я словно бы видел, что здесь произошло. Никогда не думал, что снова такое увижу. Ирсэ поступил так, как делали гвардейцы кэвисэнну, которым хозяева за какую-то провинность или просто забавы ради приказывали умереть – плотно вбил рукоять активированного меча в какую-то щель, напоролся на него и медленно опускался на колени, пока меч не разрезал основной блок, почти надвое. Законы кэвисэнну предписывали опускаться тем медленнее, чем серьезнее провинность. Я был уверен, что Ирсэ опускался очень медленно. А еще я был уверен, что он был уже мертв тогда, когда мы с полным жизни и азарта Лэрром выписывали петли над ареной. Его обшивка выцветет еще не скоро, но покончи он с собой после несчастья, я бы еще застал агонию. Глупый, юный убийца Ирсэ. Все-таки убийца. В каких файлах ты вычитал про обычаи гвардейцев? Ты, наверное, был любознательным и действительно талантливым... но все это уже неважно. Я так и торчал в дверях, будто мои морфоприводы тоже затвердели в смертной неподвижности, пока не почувствовал чью-то руку у себя на плече. Решил, что это кто-то из зевак нахально требует очистить обзор, и со злостью обернулся. Передо мной стоял мрачный Торр, рядом с ним Айрэл озабоченно заглядывал мне в лицо. Зеваки толпились за их спинами, их стало больше, но они топтались в некотором отдалении, словно чувствуя наше право стоять здесь, у самого места событий. - Лэрра уже унесли, - тихо сказал Айрэл. – Его помощники. Сами, ремонтникам не доверили... Его все так любили, Рэм... - Не понимаю, - зло уронил Торр. – Не понимаю и все. Никакой логики. Этот порченный... разве что и правда он был порченный... Все равно не понимаю. Ведь ни один из вас за весь бой мог так и не напороться на эти клятые зенитки. Просто врубил плазму, чтобы посмотреть, что получится, а потом сообразил, что сейчас будут рвать на части – и на острие? - Не потом, - сказал я. Слова давались с трудом, будто в вокализаторе что-то испортилось. – Он не хотел поиграть с нами. Он как будто бы знал, чем все кончится. Включил плазму, и... - Почему так думаешь? – вскинулся Торр. Сразу же показалось, что он в бою, цепко преследует врага, или проводит сложный эксперимент, так же неотступно преследуя истину. - Ребята, - укоризненно проговорил Айрэл, - по-моему сейчас не время и не место. Мы еще сможем поговорить обо всем. Лэрр... я думаю, его корпус еще не потускнел... - Ну и что? – зло бросил Торр. – Тем более нужно понять, что и почему случилось. Ты что, хочешь отложить это до момента, когда ему поставят памятник? Не сомневаюсь, он выйдет красивым, особенно в твоем исполнении, но я хочу знать... - Торр, - сжав кулаки, потрясенно выпалил Айрэл. – Я от тебя такого не ожидал! При чем тут памятник? Я почувствовал, как тоска наваливается на меня. Не горе – я еще толком не успел осознать его глубины – а именно тоска. Вот и нет больше «безумной пятерки». Одного нет совсем и никогда уже не будет, еще двое ругаются, будто и правда обезумели... - Друзья? – раздался позади голос с характерными официальными нотками. Мы все обернулись. Представитель Координатора был крупным и солидным атоннэ, явным грузовиком в трансформе. Было видно, что ему очень нравится его роль, метку своего положения на левом плече он носил с достоинством, если не с гордостью. Хотя сейчас его лицо выражало приличествующую случаю печаль и озабоченность. Возможно даже, они были искренними. - Координатор уже извещен о случившемся и передает свои соболезнования. Чудовищный случай, огромная потеря... К сожалению, скрытые дефекты процессора почти невозможно выявить вовремя. - Вот как, - сказал я. – Значит, для вас и для уважаемого Алвэса Трайна все просто – выходка порченного, почти несчастный случай? Величественное лицо представителя выразило изумление, он даже ненадолго перестал напоминать монумент. - А как же иначе? – развел он руками. – Это и есть по сути несчастный случай. Вэйрэ с неисправным процессором – такая же слепая сила, как, например, обвалившийся кусок здания. Насколько я понимаю психологию ринну, вам нужен виновник, но его нет. - Вы уверены? – ироническим тоном начал я, но тут из инженерной кабины появились двое ремонтников. Они несли поддерживаемую маломощными антигравами узкую платформу, на которой в нелепой позе, пристегнутый гибкими креплениями, лежал мертвый Ирсэ. На его обшивке уже едва было можно различить цвета, затвердевшие морфоприводы рук сломали, чтобы оторвать его от пульта, но ноги так и остались согнутыми в коленях, а корпус – скорченным. Он лежал на боку. и я был рад, что не могу видеть его лица. Меч не стали вынимать – и правда, зачем? - Да, - тихо сказал, Айрэл. – Виновника нет. Пошли отсюда, ребята. Уважаемый официальный представитель, спасибо. Он склонил голову. Представитель неловко кивнул в ответ. Кажется. зрелище смерти сильно на него подействовало – атоннэ есть атоннэ. - Церемония прощания состоится завтра, в середине малого цикла, - зачем-то сказал он уже в наши спины, хотя об этом мы прекрасно могли узнать сами, из новостного информатория.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Остается думать, что простоять два с половиной часа, подпирая стенку в паспортном столе, было необходимым этапом в моем самосовершенствовании и в самосовершенствовании человека, который подпирал стенку вместе со мной, и которому так и не достигнутый результат был нужен больше, чем мне. Остается понять, кто быстрее достигнет просветления
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Правда, в отличие от многих прочих попыток, сюжет давно известен и продуман. Это что-то вроде детектива. Место действия - Кайэтэннэ (Кибертрон), время действия - Золотой век. Очень надеюсь, что когда готовые куски закончатся, продолжение таки воспоследует...
МОЛНИИ ХАОСА
Этот город прекрасен, откуда ни посмотри. С высоты, с неба он будто звезда с овеществленными сияющими лучами. Их торжественный свет проникает в твою душу и хочется кричать, закладывать виражи и петли, словно вчера созданный, впервые в жизни опершийся крылом о воздух. Снизу, с его улиц, покрытых затейливым орнаментом плит, он словно многоголосая мелодия, неудержимо рвущаяся в небо и дальше - в полное звезд пространство. И ты в этой мелодии всего лишь крошечный звук, и счастлив быть им. Вэстрэ, прекрасный Вэстрэ, главный и лучший из секторов Кайэтэннэ! читать дальшеВ тот малый цикл моя прогулка была особенно долгой. Я кружил и кружил - то взлетая высоко над самыми высокими башнями, то пролетая между ними. Без всякой цели, просто жадно поглощая город всеми своими чувствами, словно мне срочно требовалась подзарядка души. Наконец, когда подзарядки потребовал и мой корпус, я повернул к дому. На подлете я послал сигнал, и дверь послушно пошла вниз, образуя приемную эстакаду. Я трансформировался и опустился на ее гостеприимную поверхность. Мой дом ждал меня - персональный энергораздатчик, терминал компьютера, комната для встреч и размышлений...Многие десятки циклов моей жизни были сосредоточены здесь, хотя я вовсе не был отшельником. Просто каждому нужно место, которое он может считать только своим - иначе мы бы и вовсе не строили городов... Я прошел к раздатчику и сменил энергокапсулы. Включил негромкую музыку, сел к терминалу. Дверь я так и оставил открытой, и в придачу к ней раскрыл диафрагму в крыше и еще одну дверь, у основания башни. Я ждал гостей, и уже сейчас радовался, предвкушая встречу. Но у меня еще было немного времени, чтобы поработать. Мои пальцы вошли в контактные гнезда. Вместо привычной обстановки перед моим взором возникли красочные движущиеся, перетекающие друг в друга формы. Моя картина. Я быстро внес в нее те изменения, которые пришли ко мне, пока я кружил над городом. Запустил заново. В общем, я был доволен, хотя чего-то как будто недоставало, чего-то неуловимого, без чего нельзя говорить о подлинной гармонии. Впрочем, так мне казалось всякий раз, когда я заканчивал очередную работу. Я решительно послал свой труд в комнату для размышлений и бесед, на центральную панель. Ничего, вот скоро явятся ценители... Но первым явился ценитель и знаток совсем других искусств. Возник он как всегда эффектно - ворвался в свободном падении сквозь отверстие в крыше, у самого пола врубил антигравы, да так, что, радостно хохоча, взлетел обратно в небо и только тогда плавно и чинно спустился к полу. Дружище Лиэтиррн, Лэрр, он был одним из лучших бойцов в мире и отличным парнем, но в числе его сильных сторон юмор не числился. Эта вот шутка была одной из десятка, которые он неизменно и с удовольствием повторял. - Здравствуй, о ужасный, - со смехом сказал я. - На этот раз тебе почти удалось меня напугать, я уже гадал, что мне придется собирать по частям - тебя или свою комнату. Лэрр довольно расхохотался мне в ответ. Он был простодушен и падок на незатейливую лесть, но на самом деле вовсе не глуп. В бою он бывал воистину страшен, хотя и излишне азартен, так что нам с ребятами пару раз приходилось всерьез его выручать, когда он слишком увлекался преследованием кэвисов и их гвардейцев. Он говорил, смеялся, жил громко и несдержанно. Сверкающая золотая броня, ярко сияющие светло-голубые глаза, широкая залихватская улыбка и ловкие совершенные движения, и на земле, и в воздухе - вот он, Лэрр. Если он улыбался тебе, было невозможно не улыбнуться в ответ. - Я снова первый? - сказал он оглядевшись. - Первый-первый. Ты всегда и во всем первый... Ну разве что после меня... и еще сотни-другой. Сейчас остальные подвалят, недолго тебе красоваться. - Зануда! - скорчил рожу Лэрр. - Кто у нас первый, на Играх решают. Надеюсь, ты хоть на этот раз будешь на Играх? - Лэрр, - укоризненно сказал я. - Я же много раз говорил: мне вид арены и зрителей радости не доставляет. Зачем мне там быть? Я не хочу никому ничего доказывать, кому надо, тот и так знает. - Дурак ты, Рэм. Той арены давно нет. Или думаешь, что увидишь кэвисов на трибунах? - Не увижу. К счастью для зрителей. Но не уверен, что они не станут мне там мерещиться. - Но ты ведь был уже у меня в Школе! - Лэрр ударил кулаком о ладонь. - Мы же с тобой дрались там - и на земле и в воздухе! На арене, между прочим! - Да, но тогда трибуны были пустыми. Глаза Лэрра ярко сверкнули, он широко улыбнулся. - И только в этом все дело? Тогда вот что. На Игры не хочешь - ладно. У нас завтра репетиция. Инженер у нас удивительный, арену реконструировали по его проекту - не узнать. А к ближайшим Играм он такие штуки придумал - рухнешь! Я хочу, чтобы ты это увидел, хочу опробовать их вместе с тобой, в бою. Трибуны будут пустые... ну, почти пустые - ребята из Школы, да еще пара десятков тех, кого хочу в школу заполучить, по особому приглашению. И боев в программе - не больше трех-четырех, все в воздухе, то, что кэвисам как раз было не интересно. В общем, приходи. Не придешь - обижусь. Я понял, что он не шутит, и мне стало стыдно. Друг зовет в гости, а я ношусь со своими страхами, которые давно пора сдать в утиль. - Я приду,- сказал я. - Занятно посмотреть, что вы там понастроили. Лэрр аж крутанулся на месте от восторга, я даже думал, что он снова взовьется в небо, но обошлось. - Ну наконец-то! Все, решено! Мы с тобой первыми покажем , как надо драться, а дальше ты будешь только смотреть. И вообще, я такого жару тебе задам, что тебе будет не до дохлых кэвисов! Я почувствовал, что широко улыбаюсь. - Посмотрим, кто кому задаст жару! Мы могли бы перебрасываться словами еще долго, но тут в проеме двери почти одновременно возникли два складывающих крылья силуэта - высокий и маленький. - Торр, Айрэл! - завопил Лэрр, словно это он, а не я был тут хозяин. - Быстро вваливайтесь, шантрапа, нечего свет застить! И словно в ответ ему снизу, быстро приближаясь, зашелестел лифт. Вийсэ вошел как всегда деловито, словно не пришел на встречу с друзьями, а был вызван к раненому или пострадавшему. Разве что, когда он был занят работой, на его губах не блуждала тихая улыбка. - Привет, ребята, - негромко сказал он. - Надеюсь, я не слишком поздно? - Не, сегодня все как сговорились толпой явиться! - проорал Лэрр, продолжая изображать радушного хозяина. - Это я поторопился. Заползай! Я невольно вздрогнул, но Вийсэ или ничего не заметил, или сработала счастливая черта Лэрра - ему часто сходили с рук шутки на грани, а то и за гранью фола. Неизвестно, кто первый начал называть атонну ползунами, словечко это появилось недавно и распространилось среди ринну определенного сорта - заносчивых, грубых, с не самыми высокими показателями интеллекта. Лэрр таким, разумеется, не был, просто опять неудачно пошутил. - Все в сборе? Вот и отлично! - весело сказал Торр, заходя в комнату. Серебристый корпус с темно-фиолетовой отделкой, узкое лицо, чуть ироничный и проницательный взгляд сиреневых глаз. Тэннэкьоррэ, боец и ученый. Сложно было сказать, где он проводит больше времени - на разнообразных полигонах или в лаборатории. И всюду он умудрялся быть на своем месте. Его победы на Играх и работа над проблемой телепортации были одинаково известны, и не только здесь, в Вэстрэ. Айрэл вошел следом и прежде всего немного заговорщицки улыбнулся мне. Мы и были в каком-то смысле заговорщиками, принадлежа к одному странноватому сообществу - художников. Только мне были по душе движущиеся картины, а ему более крупные формы - монументы и здания. Города Кайэтэннэ все время строятся и перестраиваются, они непостоянны и изменчивы - ведь большая часть зданий на поверхности существует просто для красоты, наши города прежде всего - произведения искусства. Не будешь же долгие циклы любоваться на одну и ту же картину! Характер Айрэла прекрасно подходил для его увлечения - он был так же изменчив, как наши города. Айрэл мог отчаянно спорить - или молча созерцать, быть чувствительным и сострадающим - почти как атоннэ - или жестким, даже беспощадным, склонным к полутонам и компромиссам - или твердым и резким. Он был как кристалл со множеством граней, и мне было радостно и любопытно следить за их игрой. - Привет, ребята,- сказал он и вновь повернулся ко мне. – Рэм, только не говори, что не припас что-нибудь новенькое! - Припас, сказал я. Только предупреждаю, мне самому не очень нравится. Может, подскажете что? - Ты же знаешь, Рэм, я в этом ничего не смыслю... – как обычно скривился Лэрр. - А тебя никто и не спрашивает, - весело отпарировал Торр. – Где эта краса распрекрасная, как обычно? Тогда пошли. Айрэл и Вийсэ промолчали – они будут говорить потом и по делу, они уже предвкушали и были сосредоточены. Вийсэ был вторым после Айрэла знатоком, чье мнение я ценил выше прочих, хотя сам он и не создавал ни картин, ни гармонии из металла и стеклолита. Когда двери комнаты для встреч раздвинулись, я отступил, пропуская друзей. Мне было интересно, как будет реагировать каждый, хотя давным-давно изучил их повадки. Иногда мне казалось, что я мгу читать их мысли, и каждый из ребят наверняка хоть раз ощущал что-то подобное. Мы были почти одним целым, «безумной пятеркой», как называли нас во время Восстания. У кэвисов для нас тоже было название – половину его составляли ругательства. Мы стали свободными в разное время и по негласному уговору знали прошлое друг друга лишь в общих чертах, но так быстро сработались, сплавились в боях, словно были созданы как одна команда. И после Победы наша компания не распалась, пожалуй, связь стала даже теснее. Сейчас они разбрелись по комнате, а я тихонько стоял у двери, но между нами словно были протянуты некие нити. Даже Лэрр, тут же демонстративно приткнувшийся к стоявшему и здесь терминалу и явно подключившийся по сети к симуляторной программе, был частью единой системы. А может быть, мне просто приятно было так думать... Вийсэ оккупировал кресло стоявшее прямо напротив голографического экрана. Это было его законное место. Иногда он являлся ко мне в мое отсутствие – такое право вместе со входными кодами было у всех наших – и я заставал его замершим перед одной из моих картин – не всегда самой удачной. Торр то стоял неподвижно, чуть подавшись вперед, цепко вглядываясь в струящиеся краски, то вдруг почти незаметно оказывался в другой точке комнаты, как будто уже опробовал на себе свою, пока еще недостижимую, телепортацию – и снова замирал. Айрэл... Сложно описать его перемещения, он будто сплетал сложный узор на полу комнаты, перемещаясь мягко и плавно, не отрывая взгляда от творящегося на экране. Было в этом что-то от зоркого кружения разведчика в поисках цели – он и был разведчиком во время Восстания. Первым молчание нарушил Торр. - Ну, что ж, - сказал он. - неплохо, очень даже неплохо. Отличная работа. Но ты прав, чего-то как будто не достает. Может быть, все слишком плавно? Мне не хватает... виражей, резких поворотов и острых граней. Это был твой стиль, а сейчас он изменился. Хотя я вижу тут попытку создать контраст... - Это ведь Город, да? - полуутвердительно спросил Айрэл. Полет над городом... Над башнями... Ты любуешься тем, что внизу, ты восхищен, но... как-то со стороны. Город, он ведь живой, а у тебя он как будто застыл, прекрасный, но замкнутый в себе, без своего движения, без ритма... Без скорости, столкновений, противоречий. Город - это ведь не только башни, он состоит из нас, живет нами. Разве мы такие спокойные и торжественные, разве у нас все так гладко? - А по-моему, хорошая картина, - с упрямыми нотками в голосе сказал Вийсэ. - Я не понимаю, чем вам не нравится спокойствие. Эта картина излучает мир и радость. Разве мы не за это сражались? Жить мирно, радоваться жизни, не ждать никакой угрозы... - Лично я сражался за свободу, - сказал Айрэл. - Все сражались за свободу. А свободную жизнь каждый видел по-разному. - Верно говоришь. - Торр опять неуловимо-плавно переместился - на сей раз к окну - и устроился на подоконнике, вытянув ноги. - Вот нас с Лэрром не пусти на Игры - от скуки с ума сойдем. Правда, Лэрр? - А то! - захохотал Лэрр, оторвавшись от терминала. - Посмотрел бы я на того, кто попробует не пустить. Поговорил бы я с ним... ласково. Да, ребята, хотите новость - я Рэма таки на Игры затащил! - Не преувеличивай, - улыбнулся я. - Дезинформатор. - Ну, на репетицию, - протянул он. - какая разница? Суть-то в том, что мы с ним будем драться, на нашей арене. Вас всех тоже приглашаю, кстати! - Ну, нет, дружище, мимо меня, - покачал головой Вийсэ. - Ты же знаешь, для меня это - как для тебя картины. Даже хуже. Я терпеть не могу видеть не только убийство, но и его имитацию. И не понимаю, как можно получать от этого удовольствие. - Вот ужасы-то... - рассмеялся Айрэл. - Вийсэ, Игры - это просто развлечение и состязание. Да даже на войне убивать нравилось только порченным. - У нас тоже бывают состязания, - упрямо сказал Вийсэ. - И не только гонки. Например, кто построит корпус лучше. Или здание. Ты, Айрэл это знаешь. Кстати, не скажешь ли, много среди твоих знакомых зодчих ринну? - Со мной - трое, - удивленно ответил Айрэл. - Это в Вэстрэ. По всему миру, если не ошибаюсь - двенадцать. А что? - Не маловато? - ехидно спросил Вийсэ. - В сравнении с чем? - спросил Торр, не отрываясь от созерцания панорамы за окном. - В каждом сравнении совершенно необходимо задать некий эталон. Мало по сравнению с чем? - По-моему, это очевидно. По сравнению с атонну. Атонну, занимающихся чем-то дельным и созидательным, гораздо больше. - Ты хотел сказать - все до единого, - сказал я. - Вы, атонну, для этого и созданы. Вы мирные работники, мы - бойцы. Даже когда воевать не с кем, нам нужен риск, соперничество, преследование, уловки, азарт... Нам это нужно, чтобы чувствовать себя по-настоящему живыми. - Вооот! - радостно воскликнул Лэрр. - Я говорить не мастер, а Рэм сказал все, что я думал. Не могу понять Вийсэ, что тебе не нравится? - Мне не нравится, когда ко мне приносят ребят с ваших полигонов и Игр и просто с улиц, после глупых пари... Ремонтники - странный народ, нам не нравится, когда у нас много работы. - Да они просто идиоты или порченные! - возмутился Лэрр. - Или те, кто те «игры» устраивает. В моей Школе еще никто не покалечился, и на мои Играх - тоже. И не покалечится. - Хорошо, коли так. - Ха, - воскликнул Лэрр. - Как ни погляжу, все вокруг чего-то боятся. Рэм - арены, ты, Вийсэ, смертоубийства... Айрэл, может, и ты чего-то боишься? - Сперва про себя скажи, - тут же встал в оборону тот. Лэрр расхохотался. - Я? Да ничего! Когда воевал, боялся снова попасться кэвисам... боялся помереть в трансформе - этого вообще мало кто хочет, а я боялся жутко, сам не знаю, почему. А сейчас мне бояться вроде нечего. - Вот и я разве что скуки боюсь, - сказал Айрэл. - Скучной и пустой жизни. Но это тот страх, от которого просто избавиться. - Ну, а ты Торр, чего боишься? Торр, на что ты там так засмотрелся? - Я не то чтобы засмотрелся, я пытаюсь понять одну вещь. Замечали ли вы, друзья, что в последнее время в воздухе много крылатых? Гораздо больше, чем, например, цикла два назад? - Ты их что, считаешь? - Лэрр был рад перемене темы и откровенно веселился. - Вот это занятие! Торр повернул к нему задумчивое лицо, без признаков веселья. - Нет, разумеется, точной статистики я не веду. Вряд ли кто-то вообще додумался ее вести. Я говорю об общем впечатлении, хотя, при желании можно было бы свести все к строгим цифрам. Вот я и пытаюсь понять, что бы это значило. - Торр, тебя что-то беспокоит? - удивленно спросил я. Я чувствовал, что встреча наша пошла как-то не так, все, разве что кроме Лэрра, были странно напряжены, и я чувствовал это. Я и сам осознал, что не спокоен и не был спокоен уже давно. Возможно моя «слишком мирная» картина была попыткой этому сопротивляться? - Нет, вряд ли обеспокоен. Скорее озадачен. - Торр снова поглядел в окно. - Кто-то из ринну занят делом, кто-то проводит время в боевых забавах. Но почему-то все больше тех, у кого есть крылья, предпочитают бесцельно кружить в небе. - Я сам часто кружу в небе, - сказал я. - Но не сказал бы, что это совсем уж бесцельно. Торр кратко улыбнулся, повернувшись ко мне. - Рэм, дружище, ты художник. Но все те, которые тратят энергию, нарезая круги над городом, вряд ли художники. Может быть, я зря гружу свой процессор, и эти ребята просто радуются жизни. Самое естественное предположение, правда? Но иногда мне кажется, что этих летунов мало что держит на твердой земле - в отличие от нас, друзья. И мне становится несколько... неуютно. - Даже если ты прав - хотя это странно - сказал я, - то кто мешает им куда-нибудь отправиться? Например, в экспедицию. Я знаю, что уже запланированы поселения на других планетах, несколько экспедиций уже отправились и, наверное, будут еще... - Не знаю, друг, не знаю, - сказал Торр. Я же говорю - я совсем недавно об этом задумался. Может, и правда, экспедиции - выход. А может оказаться, что мы слишком привязаны к Кайэтэннэ, чтобы куда-нибудь переселяться. Я, например, не смог бы. Возможно, нам с товарищами следует поторопиться с решением проблемы подпространственных перемещений - тогда можно будет легко улетать и возвращаться... - А ну-ка, расскажи, до чего вы там уже додумались? - оживленно спросил Айрэл. Мне показалось, что он, как и Лэрр, рад был сменить тему. Да и мне не хотелось, чтобы этот странный, тревожащий разговор продолжался. Так что дальше мы почти что долю малого цикла слушали увлекательнейший рассказ о принципиальной возможности автономных гиперпрыжков и о создании карты естественных туннелей, известных пока что лишь гипотетически. Торр умел рассказывать так, что можно было заслушаться и забыть обо всем. А потом Лэрр предложил отправиться поиграть с кем-нибудь в кратт, благо пятерка была в сборе. Так что дальше мы увлеченно гоняли шары на центральной площадке - до конца малого цикла и прихватив кусок следующего. Потом Лэрр сказал, что ему пора и простился с нами - до встречи на арене, за долю малого цикла до начала. Мы трое, кроме упрямца Вийсэ, пообещали прийти. Подлетая к дому, я решил, что встреча все же прошла неплохо, несмотря на мою разруганную картину и на странные разговоры после. Мы могли спорить о чем угодно, но «безумная пятерка» останется «безумной пятеркой» - что бы не случилось. Тогда я был уверен в этом так же твердо, как в том, что могу летать.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Снова потянуло фтыкать в трансформерский арт и ловить ощущения оттуда. Посмотрим, что это - мимо ветром проносило или задержится... Циклоиды - они такие циклоиды
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Все чаще слышу о том, что с Днем Победы неправильно поздравлять кого-то, кроме ветеранов. Вероятно, с Днем Благодарения в США следует поздравлять только первых поселенцев и отмечать этот праздник на кладбищах... Вообще понятие народного праздника в России отмирает на глазах. У людей есть только они сами, здесь и сейчас. Максимум - есть еще дети, как продолжения их самих. Нет причастности к радостям и горестям предков. И уже звучит недоумение - как можно переживать из-за того, что давно прошло? Как можно со слезами или гневом смотреть военные фильмы - это же было, причем, не с нами? Мир сжался, сузился до крошечной точки в пространстве-времени. Это пугает... Лично для меня это явственный признак смерти нации.