Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Зажевать всухую, не запивая, чайную ложку, а если не поможет, то две - сахарного песку. Многократно проверено на практике - оно работает! На всякий случай (хотя это очевидно) - рецепт не для диабетиков.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Арсений Тарковский.
Не буду озвучивать банальщину про зеленую воду....Суть - в восприятии мира через ощущения тела. Острое телесное чувство момента.
Я в детстве заболел От голода и страха. Корку с губ Сдеру - и губы облизну; запомнил Прохладный и солоноватый вкус. А все иду, а все иду, иду, Сижу на лестнице в парадном, греюсь, Иду себе в бреду, как под дуду За крысоловом в реку, сяду - греюсь На лестнице; и так знобит и эдак. А мать стоит, рукою манит, будто Невдалеке, а подойти нельзя: Чуть подойду - стоит в семи шагах, Рукою манит; подойду - стоит В семи шагах, рукою манит. Жарко Мне стало, расстегнул я ворот, лег, - Тут затрубили трубы, свет по векам Ударил, кони поскакали, мать Над мостовой летит, рукою манит - И улетела... И теперь мне снится Под яблонями белая больница, И белая под горлом простыня, И белый доктор смотрит на меня, И белая в ногах стоит сестрица И крыльями поводит. И остались. А мать пришла, рукою поманила - И улетела...
читать дальшеГРАД НА ПЕРВОЙ МЕЩАНСКОЙ Бьют часы на башне, Подымается ветер, Прохожие — в парадные, Хлопают двери, По тротуару бегут босоножки, Дождь за ними гонится, Бьется сердце, Мешает платье, И розы намокли. Град расшибается вдребезги над самой липой.. Все же Понемногу отворяются окна, В серебряной чешуе мостовые, Дети грызут ледяные орехи.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Я правильно понимаю, что поэты, которые уже померли никого не интересуют? Не, это не помешает мне постить их творчество, просто уже не буду удивляться отсутствию комментариев
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
С поэтами-логиками у меня странные взаимоотношения - от совершенно нечитаемого и вызывающего аллергию Брюсова, до нежно любимого с детства Семена Кирсанова. Он автор самого гениального на мой вкус антивоенного памфлета и самого пронзительного и отчаянного стихотворения о трагической любви.... Между тем и этим множество великолепных стихов.
НА РОЖДЕНИЕ ЗВЕЗДЫ читать дальше О, звёзды! В верхнем ярусе, Буквально среди нас Звезда гигантской яркости Внезапно родилась.
Подумайте! Вчера ещё Там плыл туманный шар, Боками подмерзающий И погружённый в пар.
Из углерода с кремнием Там жили существа, Проникшие со временем В устройство вещества.
Таблицу Менделеева Продлили, чтоб постичь И вызывать деление Таинственных частиц.
Потом пошли испытывать! На суше и воде Шар начал тихо вспыхивать Не весь, а кое-где.
Но существа работали, И лет за двадцать пять Свой метод разработали Как звёзды создавать.
И вот уран, плутоний ли, Вчера в холодный пар Они устройство подняли И бросили на шар.
Хоть существа расплавлены, Исчезнув навсегда, - Но способ явно правилен, Имеется звезда!
Гиганты-звёзды! Карлики! Сказать придётся вам Спасибо этим маленьким Упорным существам.
Какая новость ценная! Какой эксперимент! А в остальном Вселенная Пока без перемен.
НЕРАЗМЕННЫЙ РУБЛЬ читать дальшеБыл такой рубль неразменный у мальчика: купил он четыре мячика, гармошку для губ, себе ружьё, сестре куклу, полдюжины звонких труб, сунул в карман руку, а там опять рубль.
Зашёл в магазин, истратил на карандаши и тетради, пошёл на картину в клуб, наелся конфет (полтинник за штуку), сунул в карман руку, а там опять рубль.
Со мной такая же история: я счастья набрал до губ, мне ничего не стоило ловить его на бегу, брать его с плеч, снимать с глаз, перебирать русыми прядями, обнимать любое множество раз, разговаривать с ним по радио!
Была ёлка, снег, хаживали гости. Был пляж. Шёл дождь. На ней был плащ, и как мы за ней ухаживали! Утром, часов в девять, гордый – её одевать! – я не знал, что со счастьем делать, куда его девать?
И были губы – губы! Глаза – глаза! И вот я, мальчик глупый, любви сказал: -Не иди на убыль, не кончайся, не мельчай, будь нескончаемой у плеча моего и её плеча.
Плечо умерло. Губы умерли. Похоронили глаза. Погоревали, подумали, вспомнили два разá. И сорвано много дней, с листвой, в расчёт, в итог всех трауров по ней, а я ещё…
Я выдумал кучу игр, раскрасил дверь под дуб, заболел для забавы гриппом, лечил здоровый зуб. Уже вокруг другие и дела и лица. Другие бы мне в дорогие, - а та – ещё длится.
Наплачешься, навспоминаешься, набродишься, находишься, по городу вдоль и наискось, не знаешь, где находишься!
Дома на улице Горького переместились. Мосты распластались над Москвой-рекой, места, где ходила ты, другие совсем! Их нету! Вернись ты на землю вновь – нашла бы не ту планету, но ту, что была, любовь…
Ровно такая, полностью та, не утончилась, не окончилась! И лучше б сердцу пустота, Покой, устойчивость! Нет – есть! Всегда при мне. Со мной. В душе несмытым почерком, как неотступно – с лётчиком опасный шар земной.
Я сижу перед коньяком, угрюм, как ворон в парке. Полная рюмка. Календарь. Часы и «паркер».
Срываю в январе я листок стенной тоски, а снизу ему время подкладывает листки. Часы стучат, что делать минутам утрат? Целый год девять утра. Рюмку пью коньячную, сколько ни пью, она кажется бесконечною – опять полна. Опрокинул зубами, дна не вижу, понял я – опять она полная. А «паркер», которым пишу, - чернил внутри с напёрсток. Пишу – дописать спешу, Чернил не хватает просто! Перу б иссякнуть пора от стольких строк отчаянья а всё бегут с пера чернила нескончаемые. Я курю, в доме дым, не видно мебели. Я уже по колено в пепле. Дом стал седым. Потолок седым затянулся. А папироса – как была, затянулся – опять цела. Свет погашу – не гаснет! Сломал часы – стучат! Кричу: - Кончайтесь насмерть! Уйди, табачный чад! – Закрыл глаза – мерцает сквозь веки в жизнь дыра! Весь год сорвал! – Конца нет листкам календаря.
Так мальчику рубль приелся – Вот же он! Не кончается! Покупок гора качается: трубы, гармошки, рельсы. Вещё уже больше нету, Охоты нет к вещам. А надо – монету в кармане таща, думать о ней, жить для неё: Это же рубль, это же моё!
По сказке – мальчик юркнул в соседний дом и скинул куртку с карманом и рублём. Руки сжал, домой побежал, остановился, пятится: к мальчику – рубль, серебрян и кругл, катится, катится, катится.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Кто-то пришел, понюхал и пошел прочь. Хоть назвался бы, что ли, если он не призрак дайри UPD. Таки глючат дайри. Только что у меня оказалось 132 ПЧ - и через пару минут - снова 131. Причем, никто не был помечен красным и вообще никакие движения не диагностировались.
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Подумываю завести ему аккаунт. Ибо он рождает новые вирши куда чаще, чем я грешный
* * * Параллельные прямые - Воплощение дороги. Параллельные прямые - Воплощенье безнадеги. Может быть когда-то, где-то Линии пересекутся, Где-нибудь за краем света - Там, откуда не вернуться. Может быть, считая шпалы, Я дойду до их схожденья И начну всю жизнь сначала, Счет открою дням рожденья. Где-то в параллельном мире, Где лишь счастье и улыбки, Расскажу, как мы творили Наши страшные ошибки. Может быть, они поверят, Может. просто рассмеются И за мной закроют двери И толкнут меня вернуться. Так и буду я слоняться В никуда из ниоткуда Чтоб когда-нибудь дождаться Ожидаемого чуда... Может. взять то безнадежье, Искривить и перепутать, Переделать в бездорожье, Переделать в перепутье?
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Увидел в избранном рассуждение про троллей - типа что это за звери такие. ИМХО, это на редкость несчастные звери. Человек. у которого есть своя жизнь - личная и просто своя - не пойдет вязаться к другим людям, задирать их и провоцировать. Ну просто не будет у него такой потребности. Если на улице видишь человека, пристающего к прохожим, не надо ходить к гадалке, чтобы понять. что этот человек нездоров. В Интернете - то же самое. Правда, в Интернете имеет место забавное явление - желание некоторых юзеров равняться по самым буйным.Хотя, это явление знакомо любому психиатру - в каждой палате дурдома есть псих со способностью индуцировать - заражать своим болезненным состоянием других. "Мы не сделали скандала - нам вождя недоставало. настоящих буйных мало - вот и нету вожаков" (с)
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Да. в который раз убеждаюсь, что Питер - и есть Острова. Воплощение маниакально-депрессивного психоза. Если дождливо-уныло-слякотно - то по полной программе. Если солнечно - то ховайся все живое И за что я его так нежно люблю...
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
В "Костях" - транссексуальная серия (жертва - MtF, да еще и духовное лицо вдобавок). Посмотрим, что там нарисуется в итоге.... UPD. Все оказалось на редкость правильно. И даже мотивом убийства оказалась спойлернормальная женская ревность. А проповедь сына убитой была воистину прекрасна...
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
На сей раз ворчательно-экологические
* * * Меркнут свечи на погосте. На земле мы злые гости. Вторглись в спальню с сапогами, Сожжены мосты за нами. Наши транспорты сгорели, Мы смирились и осели. Белокуры, чернокожи, Друг на друга непохожи. Кто такие и откуда И за что нам это чудо? Просто кемпинг для ночлега? Мы откуда? Из ковчега? Погубив свои планеты, Кочевали мы по свету. Отчего себя не любим И свое жилище губим? Иафеты, Симы, Хамы Валят сосны, роют ямы. Добывают что попало, Что добудут, то пропало. Симы, Хамы, Иафеты Испоганили планету И ворчат. что стало худо... Кто мы, что мы и откуда? Там и сям белеют кости... Гаснут свечи на погосте.
читать дальше* * * Я ни капли не выпил, Я, как слезка, тверез. Я из времени выпал, Я стартую до звезд. В смутный диск до обеда Я вонжусь, как стрела И спрошу: "Андромеда, Ты меня не ждала? Я прошу о жилище, Но сперва покорми. Нет порядочной пищи У старушки Земли. Все отравлено газом Или проще - дерьмом. Поглощаем заразу, Может, скоро умрем... Вишня с геном коровы, Груша с геном тетерь... В общем, будем здоровы - Ни растенье, ни зверь... Было много извилин, Нынче полное "г", Тратим много усилий На сплошное ЕГЭ... Накорми, Андромеда, Приюти, обогрей, А потом побеседуй О персоне моей. Я словам твоим внемлю. Я, быть может, свинья, Но обратно на Землю Ты не выкинь меня!"
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
письма одного королевства-2 (ненаписанное)
говорят, что близится беда, говорят, что ломится с востока злая узкоглазая орда... мне спокойно. я живу в осоке на краю болота. здесь тепло, мокро, но беда-то небольшая. я уже почти не помню слов нашей речи - все клыки мешают. здесь знахарки ходят иногда за травой, как водится от века. я ведь, право, не чиню вреда птице, зверю или человеку. лишь лежу часами под водой, прошлое - зеленый дух болота. кажется, что был я молодой, кажется, что был со мною кто-то - верный друг? вассал? не различить, память словно мглой туманной стала. слышу, птица жалобно кричит... кем он был мне? другом ли? вассалом? помню - берег. склизкий водоем, черная упругая трясина. помню, как остались мы вдвоем, он меня ножом ударил в спину. помню дальше - затхлый плеск воды, тяжесть, тьма, вкус смерти и металла. я искал потом его следы, все обнюхал. не нашел. остался. я уже совсем не человек: когти, зубы, чешуя... пустое. мне спокойно здесь, в моей траве, может быть, покой такого стоит.
у тебя, говорят, война, ей не видно конца и дна, наступают со всех сторон; враг готов и кусать, и рвать, заблокирован перевал, перекрыты входы и выходы, мой барон. у тебя единственный путь: до весны хоть передохнуть, отступить, подождать тепла. у тебя дорога одна, к месту, что ты видишь во снах, затаиться в лесах, опустить белоснежный флаг. мой барон, приходи, я жду, пусть тропинки тебя ведут, пусть болото тебя прикроет, как квочка-мать. тихо булькает водоем, нам отлично будет вдвоем в этом вечном покое спать. торопись, мой барон, скорей: те, с востока, хуже зверей, не отпустят свою добычу за просто так. приходи, мой барон: в тепле, в желто-серой болотной мгле вся война с ее вопросами - суета.
торопись, иначе поймают и заклюют, торопись, погоня мчит по твоим следам, торопись, не мешкай, не выжидай ни дня. торопись - иначе, слышишь, тебя убьют, а ты, мой барон, не имеешь права умирать вот так - без меня.
йар'рхи - народ простой, дикари предгорий. темноволосы, грамоты не имеют, кланяются при встрече, ни с кем не спорят, пахнут копченым дымом и рыбьим клеем. снежных козлов стреляют и мясо солят, носят одежду грубой дубленой кожи... но, говорят, что если ребенок болен - няньку ищи из йар'рхи, она - поможет.
Маркусу - вся любовь идет, вся забота: из семерых детей - лишь один наследник! Маркусу скоро будет четыре года, только не доживет он до дня рожденья. маги бледнеют, лекари жмут плечами: жар... лихорадка... неизлечимо, жаль, но...
герцог умен, богат, и вполне отчаян. утром - приказ, к закату привозят няню.
няне едва сравнялось семнадцать весен, руки - как спички, взгляд - как у дикой лани. герцог ее почти на коленях просит... няня кивает, молча проходит в спальню. воду приносит, Маркусу руки гладит, поит отваром, каплет себе на платье. через два дня у Маркуса - лоб прохладен, через неделю мальчик встает с кровати.
девочка с гор не знает стихов и песен, тех, что у нас обычно поются детям. только напевы скал, колыбели леса, тянет ее рассказ виноградной плетью. девочка с гор, загар и густые брови, мальчик прижался к няне горячим боком.
хэй, золотые кони по небу бродят! хэй, над лихой горой вьется белый сокол!
"няня, ведь это копье, а совсем не веник! я им сражаюсь с злыднями под кроватью!" "маленький господин, это просто тени. будущий вождь не должен теней бояться." "няня, вождю совсем ничего не страшно? даже гроза, драконы, большие птицы? даже глубокой ночью залезть на башню? он ничего, ни капельки не боится?" "если гроза - то просто смеются боги, наши шаманы видят порой во сне их. зверь - это только зубы, клыки и ноги, ум человеку дан, чтобы быть сильнее. смерть - это то, что надо принять достойно, чтоб на иных полях не жалеть о прошлом, если мужчина - то непременно воин, если большие птицы - насыпь им крошек. если дракон... драконы - почти как люди, любят блестящие камни, друзей, свободу... маленький господин непременно будет умным вождем, во благо всего народа. будут под ветром шелковы биться флаги, будет большая радуга на востоке..."
хэй, алый мой кушак да стальная дага! хэй, над лихой горой вьется белый сокол!
Маркус стоит и ждет с запасным отрядом. впрочем, он видит: дело почти что крышка. Маркусу двадцать восемь; но толку, правда... что же тут делать - ведает лишь Всевышний. враг превышает силой, числом, искусством, битва кипит внизу, обжигая скалы. помощи нету, на горизонте пусто, их так чертовски, так бесполезно мало...
ну, отступай же, здесь ты, дружок, бессилен, драпай во все лопатки и жди подмоги! Маркусу двадцать восемь: жена, два сына, много любовниц, хоженые дороги; строен, голубоглаз и прекрасно сложен, жить бы и жить, не лазя в чужие драки. Маркус на миг глаза закрывает: "Боже...". и, не закончив фразы, - "Вперед! В атаку!".
знаешь, легенды пишутся - по-былому, и по-живому, в кровь обгрызая губы. солнце уходит в небо шальной стрелою, земли укрыты теплою снежной шубой. на рукавицах иней, колючий, колкий, жить бы себе и жить, никого не трогать... знаешь, они сдержали врагов надолго, ровно настолько, чтобы пришла подмога.
где-то вдали, где снег на холмах искрится, нет ни войны, ни крови, ни криков боли. там над вершиной белые кружат птицы, может, сегодня птиц станет даже больше. может быть... время тянется в ожиданьи, крыльями птицы рвут облака на пряди. женщина - смуглокожа, с глазами лани - их провожает долгим, спокойным взглядом.
Американский фламинго. Зоопарк Филадельфии. Комментарий фотографа Джонатана Кирка: «Для меня фламинго – это не только яркое оперение. Это изумительные и очень необычные существа. То, как они умудряются спать на одной ноге, – просто удивительно. Я очень люблю их фотографировать. Мне очень нравится, как они складывают свои тела».
Белоголовые орланы, Фармингтон Бэй, штат юта, США. Фотограф Роб Палмер оказался в нужном месте в нужное время. «Я фотографировал из окна автомобиля холодным утром. Мне кажется, это очень редкий случай. Я бы удивился, если бы мне повезло сделать второй такой кадр».
Змеешейка. Змеешейки – отличные охотники, однако рыбу нельзя проглотить, пока она надета на клюв. Поэтому змеешейки резко подбрасывают рыбку, и она идет вниз головой аккурат в горло птичке.
Желтоклювый волоклюй. Из всех птиц африканских равнин у желтоклювого волоклюя самое уникальное “призвание”: большую часть своей жизни эти птички проводят на крупных животных, выбирая клещей и насекомых. Животные хорошо к ним относятся, даже если учитывать, что иногда их присутствие может быть…немного неловким.
Малая голубая цапля, заповедник Бунч Бич, Форт Майерс, Флорида. «Я полз в воде, держа камеру над водой, – говорит фотограф Боб Пелки, который провел 22 минуты, фотографируя малую голубую цаплю, пока стая чернозобиков и кроншнепов не отвлекла его. – Это было действительно интересно, мне повезло, что я смог сфотографировать эту птичку».
Королевский пингвин, остров Южная Георгия. Джим Урбах увидел этих двоих в пасмурный день на острове Южная Георгия, в 1770 км к востоку от Тьера дель Фуэго. «Я шел медленно, – говорит профессиональный фотограф. – Удивительно, как близко можно подойти к пингвинам, если идти медленно. Они не боятся людей».
Малахитовый зимородок, дельта реки Окаванго, Ботсвана. «Дикая природа Ботсваны постоянно развивается, – говорит фотограф Рич Адамс. – Малахитовых зимородков очень трудно поймать в кадр, они постоянно в движении».
Пеликан, заповедник Болса Чика, Хантингтон Бич, Калифорния. «Фотографы видят то, что не видят другие, – говорит фотограф Адам Фельде. – Я люблю фотографировать пеликанов, когда они ныряют за добычей. Это крупные птицы. Удивительные. Они могут нырять на глубину 6-9 метров».
Луток, парк Бальбоа, Сан-Диего, Калифорния. Фотограф Кейт Дайнс увидела этих птиц в пруду среди диких уток, и ей удалось добиться этого эффекта с помощью поляризатора. «Солнечный луч светил прямо на утку, как на звезду на сцене. Надеюсь, этот снимок даст людям возможность насладиться красотой природы».
Канадский журавль, национальный заповедник Боск дель Апаче, Нью-Мексико. Боск – действительно одно из крупнейших мест наблюдения за птицами в США, – говорит фотограф Стивен Уивер. – Свет был идеальный. Этот кадр я обозвал Инь Ян полета».
Малая голубая цапля, заповедник в Санибель, Флорида. «Эта малая голубая цапля не двигалась, – говорит фотограф Боб Малбон. – Она за чем-то следила. В итоге получился этот кадр с интересным, но не отвлекающим внимание задним фоном и отличной «охотничьей» позой цапли».
Луговые тетерева. Самцы луговых тетеревов дерутся, чтобы привлечь самок. Сейчас численность этих птиц сильно сократилась.
Каролинская утка, Блэк Крик, Верона, Нью-Йорк. «Изучение поведения птиц помогает вам предугадать момент, в который может произойти что-то интересное, – говорит фотограф Диана Уайтинг. – Чтобы дождаться, когда каролинская утка сделает что-нибудь интересное, нужно быть очень терпеливым. Мне понравилось наблюдать, как они гоняются друг за другом».
Краснозобый колибри. Эти трубчатые яркие цветы – своего рода маяк для колибри, они предлагают им сладкий нектар и снабжают их пыльцой, которую они несут на другие цветки. Чтобы достать нектар из некоторых цветков, нужно копнуть поглубже».
Черноглазый юнко. Мы думаем о птицах, как о милых певцах, однако они могут быть задиристыми и вспыльчивыми. Они могут драться за еду, даже если ее и так полно.
Морской зуёк, остров Санибел, Флорида. «Эти птички такие маленькие и так хорошо сливаются с окружающим его песком, – говорит фотограф Джим Урбах., который раньше никогда не видел птенцов морского зуйка. – Примерно час спустя его крылышки обсохли, и он уже мог летать сам».
Большая голубая цапля, озеро Юстис, Таварес, Флорида. «Мне нравится помогать людям ценить мир вокруг нас, – говорит фотограф Джон Рид. – Был хороший рассеивающий свет, и туман рассеивался. Поэтому получилось это приятное сияние за птицей».
Чайка, Монтерей, Калифорния. К несчастью для морской звезды, то, что произошло потом кажется не таким уж и невозможным. Конечно, этой чайке понадобится не одна минута, прежде чем морская звезда дойдет до ее желудка, но, по-видимому, эту птичку манеры за столом не волнуют».
Голубоногая цапля, Форт Майерс, Флорида. Ее подруга зовет Лоррейн Томас «болотным чудищем», потому что она может часами ползать по болотам в грязи и воде, чтобы запечатлеть ту или иную птицу, особенно, если это ее любимая голубоногая цапля. «Она плясала на воде, прследуя рыбу и расправляя крылья, – говорит Томас. – Ее поза говорит о том, что она настроена решительно».
Венценосный чибис. Нет, на нем нет вязаной шапочки, это перья. В Африке более дюжины видов чибисов, но лишь у избранных – «шапка» из перьев на голове.
Белоголовый орлан и скворец, Платтевилль, Колорадо. «Это уникальная фотография, – говорит фотограф Роб Палмер. – Я ехал по восточной части Колорадо, выискивая хищных птиц, как обычно. За каким-то загоном для скота я увидел около 25 орлов. Они сидели на дереве, затем взмывали в воздух, чтобы поймать скворца и дрозда, которые прилетали, чтобы поклевать корм для скота».
Золотистый лесной певун, Амбергрис Кэй, Белизе. Чарльз МакРаэ надеялся сфотографировать певунов купающимися в искусственном пруду на острове, где он отдыхал. «Думаю, у всех фотографов в головах есть та или иная картина будущей фотографии, – говорит МакРаэ. – Но я и мечтать не мог, что она откроет клюв и попытается поймать капли воды».
Золотистый лесной певун, Амбергрис Кэй, Белизе. Чарльз МакРаэ надеялся сфотографировать певунов купающимися в искусственном пруду на острове, где он отдыхал. «Думаю, у всех фотографов в головах есть та или иная картина будущей фотографии, – говорит МакРаэ. – Но я и мечтать не мог, что она откроет клюв и попытается поймать капли воды».
Пчелоед, национальный заповедник Масаи Мара, Кения. Джоан Уильямс, бывший дизайнер интерьеров, а ныне – фотограф-анималист, всегда наготове. «У меня всегда все готово», – говорит она. И все же она была удивлена, сфотографировав этого пчелоеда за трапезой, в частности, на «полуукусе», учитывая, как быстро кушает эта птичка.
Большая голубая цапля, Куинтана, Техас. «Иногда случайности становятся в центре внимания», – говорит фотограф Марк Бартосик. Он собирался пофотографировать малых крачек, но эта большая голубая цапля привлекла его внимание. «Я сделал около 50 кадров за 1-2 минуты. И все они были разные. На этом мне нравится расположение крыльев птицы».
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья, Ритм твоего пульса, голос твоей крови - так, чтоб наверняка.
Собирался пойти ко врачам в августе, сразу после отпуска. Оказалось, не только я хочу отдыхать Отпуск у товарищей турхулонцев заканчивается аж 30 августа. Правда, сказали звонить завтра - авось кого и поймаю...