Мое избранное за день капает такими кошачьими слезами (и нет, я регулярно его обновляю через настройки), что с тоски начал бродить по случайным дневникам. Пока что особо интересное не попадалось, хотя пару раз улыбнуло. Ну, продолжим...

Как все же хорошо, что в моей ТФ-реальности коллекционированием корпусов убитых врагов, частей корпусов врагов и тому подобными "веселыми" вещами занималось не ДПП, а те, кем занималось местное ДПП. Причем, это была константа моего мира еще тогда, когда образ данной службы и ее руководителя еще никак не проявился... Такой вот принципиально антиканонный мир сложился изначально...

Между тем, до конца феста остается 10 дней, а у меня еще не начат адски сложный текст... Надо сегодня начать его набрасывать хотя бы отдельными несвязанными кусочками. Потому что он, по идее, и должен быть полубредово-сумбурным.

Если кто-то сюда заглядывает в надежде найти что-то актуальное или общеинтересное, то мне очень стыдно, но автора унесло на Кибертрон... Не знаю, насколько надолго, это непредсказуемо. Хотя, может быть, здесь хотя бы иногда будет появлятья что-то еще.

Вывешу и здесь, раз сказали, что так можно. Очередная глава из жизни моего "варианта" Тарна. Реальность авторская, любые возможные совпадения с реалиями комикса почти случайны.

Ссылка на трансфикшнз http://www.transfictions.ru/viewstory.php?sid=3389&chapter=1

НОТНЫЙ КЛЮЧ
Я сижу и смотрю, как Иртрайн ходит по общему пространству. Места много, хоть трансформируйся, если бы это было возможно, но он вот уже долю малого цикла вычерчивает шагами ровную «коробочку» - пятнадцать шагов по каждой стороне. Если спросить – почему именно пятнадцать, он не ответит. Он уже давно не отвечает. Свет Лайрэ отблескивает на гранях его приведенного в идеальный порядок лилового корпуса, тускло растекается по сковывающим его фиксаторам – у меня точно такие же. Прочные, прочнее ремонтных, даже мне их не разорвать, не то что некрупному летуну. Двигаться не мешают, но не дают начаться процессу трансформации. Я, конечно, легко мог бы вскрыть свои, но это бы значило несколько долей цикла в одиночной клетке, даже без доступа к локальной библиотеке. Глупая и бесцельная затея. Ехать некуда, стрелять нечем, да и незачем. Один раз попробовал – просто из принципа и сгоряча, больше не хочу. Все, чего добился – теперь охранники точно знают, что я могу и присматривают, как следует.
Раньше, когда два специализированных шаттла подряд – не вейру, просто управляемые машины – везли меня сюда, да не довезли, Хранители порядка еще лишь догадывались, что это были не случайные аварии. Я оба раза не выиграл ничего – просто оказывался похоронен в наглухо закупоренной и помятой коробке – сам тоже помятый. Комбинированные замки были рассчитаны на попытки взлома – любым способом. В третий раз меня в самом деле плотно упаковали в коробку, запертую чистой механикой. Так я и доехал до места – без комфорта, но уже без остановок. По приезде меня подлатали, всячески изучили и на всякий случай заменили руки – хорошо хоть на точную копию собственных. Смешно…
О том, другом, они не подозревают, а я не собираюсь показывать. Прежде всего потому, что это ни к чему не приведет. Я давно понял, что моя странная смертельная сила не годится для настоящего боя. Слишком долго приходится «прицеливаться», и слишком уязвим я после. Мне никак это не помогло, когда нас – меня, Свайра и остальных - все-таки накрыли, слишком быстро все случилось. А если я попытаюсь напасть на кого-то из охраны, стоит кому-то это увидеть – камеры буквально везде, многократно дублированные, - я или окажусь в клетке навечно или они придумают что-то гораздо хуже – фантазии хватит. Но не убьют, нет. Это же слишком немилосердно.
А еще отсюда практически невозможно сбежать, наземнику в особенности. «Нулевой сектор», как его прозвали, официально – Центр Адаптации, находится далеко в ненаселенном районе. Вокруг – просто ровные и пустые плиты до горизонта. Долететь до ближайшего сектора энергии хватило бы – при полном заряде, но откуда ему взяться? – а вот уехать далеко не получится. Даже если бы вдобавок все линии защиты были полностью отключены, а средства дистанционного наблюдения ослепли.
Какое-то время назад кто-то все же убедил местные власти, что летуны не могут без неба. Решение было до скуки простым – бомба с маячком рядом с капсулой процессора. Стоит удалиться на слишком большое расстояние, и… В первый раз все даже вроде бы обошлось, но, когда в следующий раз две трети вылетевших не вернулись, большое начальство, вероятно, поставило местному на вид. А может быть, им просто было лень искать и собирать обломки… Нет, конечно, это было никакое не убийство – все были обо всем предупреждены, а автоматика – это всего лишь автоматика… Но бомбы у летунов демонтировать не стали – должно быть, тоже поленились….
Над общим пространством звучит сигнал – время начала очередной серии полезных и осмысленных занятий. Кому что – по индивидуальному расписанию. «Свободное» время будет позже, а пока мудрому и заботливому начальству виднее, что лучше для каждого из нас. Группки прогуливающихся распадаются, все спешат в разные здания, окружающие площадку. Иртрайн не реагирует на сигнал, продолжая рисовать шагами свой невидимый квадрат. Пока невидимый – еще немного и на прочных плитах останутся следы. Я подхожу и касаюсь его плеча.
- Трай, пора. Нужно идти.
Он останавливается, смотрит на меня. Я смотрю в его глаза – быстро, почти сразу отводя взгляд, на всякий случай. Три доли цикла назад он попросил меня «отпустить» его. Убрать фиксаторы. Я отказался, может быть, слишком резко – с тех пор он со мной и не разговаривает. Я боюсь, что что-то во мне, помимо моей воли, помимо глубинного отвращения к такому способу все закончить, захочет ему помочь… по-своему. Вроде бы он пока что в норме… если состояние, в котором находимся тут все мы, можно назвать нормой. Я уже несколько раз видел, как здесь сходят с ума – не в результате какого-то сбоя, а по-настоящему. Обычно все начинается как с Иртрайном – молчаливость, стремление к одиночеству, какие-то странные, однотипные движения, словно у примитивного автомата. Никакого буйства, агрессии, нелепых поступков или слов – просто постепенное угасание воли и разума. Высшие спектры в глазах тоже угасают, под конец это уже не глаза, а ровно светящиеся, чуть заметно мерцающие лампы. Летун – а это случается почти исключительно с летунами – просто стоит, сидит или лежит, у себя в блоке или на общем пространстве. Не в отключке, не в стазисе – просто не здесь… или вообще нигде. Таких забирают – сперва в ремблок, а потом еще куда-то. Может быть, как-то изучают, пытаются вернуть к жизни или просто тихо избавляют от того, что от нее осталось. Я не знаю, и не хочу спрашивать, потому что мне не ответят. Никому не отвечают. Можно было бы узнать у побратима кого-то из исчезнувших… если бы с побратимами это не случалось одновременно.
- Пойдем, Трай, - повторяю я. – Ты знаешь, куда тебе нужно идти?
Он так же молча смотрит, потом поворачивается и бредет к одному из входов. Хорошо, хоть так. Я спокойно, без спешки, шагаю к другому. Ничего, подождут. Ведь это нужно им, а не мне.

***
- Ты опоздал, - констатирует Лийтэ. – Не можешь, что ли, проявить немного дисциплинированности? Хотя бы просто, по старому знакомству.
Это тот самый ремонтник, который иногда работал на Играх. Там его и взяли – вместе с остальными. Он не то чтобы заключенный, формально он здесь тоже на работе, но, скорее всего, это будет его вечным назначением – если Каэтэннэ однажды не взорвется или вдруг не вернутся кэвисы или мы все однажды не вымрем. Последнее наиболее вероятно. Как ни странно, он кажется вполне довольным своей судьбой. Впрочем, фиксаторов на нем нет и в передвижениях он особо не ограничен – так с чего бы печалиться? Раньше я не знал, что он еще и спец по «правильным» и душевным разговорам, но, вроде бы, это действительно его вторая специальность. Здесь – основная. В старые времена он держался с нами запанибрата и сыпал шуточками, теперь – официален и серьезен.
- Это был небольшой форс-мажор, - улыбаюсь я. Я вообще всегда улыбаюсь, когда говорю со здешними атонну – они удивляются, некоторые даже немного пугаются, а мне приятно. Но этот – вроде не из худших, так что я почти искренен. – Ты давно видел Иртрайна?
- Недавно… - он выглядит так, будто ждет какого-то подвоха. – А что такое?
- Ну, если считаешь, что ничего, то и ладно. Я твоим суждениям доверяю.
Он с сомнением смотрит на меня, потом делает какую-то отметку в датападе. Могу спорить, что он вызовет Трая в самое ближайшее время. Вряд ли это хоть как-то поможет, но все-таки…
- Ну, что-нибудь придумал? – самым дружеским тоном спрашивает он, переходя к делу.
- Как отсюда сбежать? Пока нет, – в тон ему отвечаю я. Это наша старая игра, и мы оба делаем вид, что она нам давным-давно не надоела.
- Да я не о том, - отмахивается он. – Какое-нибудь дело для себя выбрал? Мы ведь уже много раз говорили об этом. Центр Адаптации – это не тюрьма. Здесь те, кто не нашел себе места в обществе, могут его найти. С нашей помощью.
- И вы многим уже помогли, - еще шире улыбаюсь я. – Ведь не важно, что это за место. Металл для новых корпусов – тоже очень полезное применение.
- Опять ты за свое! – морщится он. – Ты же прекрасно понимаешь, что все эти… несчастные случаи – это не наш выбор. Это результат вашего нежелания посмотреть на вещи по-новому. Изменить свое отношение – и измениться вслед за ним. Ты… и другие ведете себя так, словно бы мы имеем что-то против всех вас, издеваемся над вами, но ведь это совсем не так! Сейчас множество ринну спокойно живут во всех секторах Каэтэннэ. Участвуют в безопасных состязаниях, которые столь же легальны, как гонки, занимаются наукой, искусством…
- Например, Иртрайн. Он был известным музыкантом. Даже многие из ваших говорили о его музыке с восторгом. И вот всего лишь одна дуэль – и он здесь.
- Дуэль – и сопротивление при задержании. Он серьезно ранил двоих Хранителей порядка, один из них, насколько я знаю, так и не оправился до конца. Пойми, закон есть закон. Он един для всех.
- Ну и как же ты предлагаешь ему теперь адаптироваться? Что он должен сделать? Пообещать никогда больше не драться? Навсегда лишиться оружия? Но наше оружие – и возможность им пользоваться – это часть нас! Вы лишили его не только оружия, но и крыльев, и теперь он медленно умирает. Ты этого не заметил?
- Мне кажется, ты преувеличиваешь! – Лийтэ раздраженно откидывается на спинку кресла. – Даже если ему и другим сейчас плохо, то это лишь результат упорного нежелания признать свою вину. Понять, что мы не можем больше доверять тем, кто доказал, что нестабилен и опасен. Вас таких – меньшинство. И это был ваш и только ваш выбор.
- А каков был твой выбор? Водиться с нестабильными и опасными, ремонтировать, давать возможность убивать снова и снова, смотреть на это с трибун? Почему ты был не с теми, кто хорошо адаптировался? А?
- Это был научный интерес, - спокойно говорит Лийтэ. – Где бы еще я мог изучить феномен агрессии ринну? К тому же, каждая спасенная жизнь – это надежда. На хоть какое-то изменение к лучшему…
Он не врет… или слишком верит в придуманное для себя оправдание.
- А сдал ты нас тоже из научного интереса? – скучно спрашиваю я. – Или ради надежды?
- Ты прекрасно знаешь, что это был не я, - так же устало говорит он. – Много раз ведь уже обсуждали. Я подозреваю, кто, но это совершенно не важно. Рано или поздно все бы все равно закончилось именно так.
- Ты хотя бы иногда вспоминаешь Свайра? – спрашиваю я внезапно для самого себя. – Не задаешь себе вопрос, почему тогда он и многие другие дрались так, что будь это во времена Восстания, об этом бы сложили легенды? Почему они предпочли смерть этой вашей… адаптации? Я бы и сам предпочел, но не вышло… Что тебе подсказывает твоя наука? И скажи, почему Хранители порядка, убивавшие нас, сейчас не здесь? Почему вы верите, что и они тоже не стали опасны и нестабильны?
На его лице и в глазах мелькает странная тень – неужели злость?
- Может быть, потому что они понимают, что отбирать жизнь – это ненормально? Потому что они предлагали сдаться и сперва применяли только шокеры и сети? Но вы решили иначе. Я не знаю, скольких убил Свайр, но скольких убил ты, записано в твоем деле. Напомнить?
- Незачем.
- Я тоже так думаю. Ты должен понять, что не сможешь выйти отсюда никогда. Но ты и здесь можешь стать полезным. Ты же совсем не глуп. Неужели нет ничего, что бы тебя интересовало, кроме побоищ? Не верю!
- Меня много что интересует, - поднимаясь, говорю я. – Да почти все! Но сейчас я могу думать только о свободе. Сначала свобода, а потом все остальное. И… если хочешь, чтобы наши разговоры не были пустой тратой времени и энергии – разговаривай со мной в следующий раз не через прозрачную бронеперегородку. А так, как мы иногда общались раньше, и я вроде бы ни разу не пытался тебя убить. Напротив, благодарил.
- Это было раньше, - пожимает он плечами. – Так не положено, ты же знаешь. И наша беседа только началась, сядь. Мне неудобно смотреть снизу вверх.
- Это твоя беседа только началась, - усмехаюсь я. – Моя уже закончилась. Конечно, я не буду выламывать дверь. Но я или пойду сейчас к библиотечному терминалу и попытаюсь заняться чем-то полезным, как ты советуешь, или буду содержательно молчать все положенное время. Выбор за тобой, как ты любишь говорить.
Я с удовольствием смотрю, как его лежащая на столе рука сжимается в кулак, потом пальцы снова расправляются и прижимаются к столешнице.
- Ладно, иди, - наконец, говорит он. – Но я отмечу, что ты упорно не хочешь сотрудничать.
- Не хочу. Я сейчас не нуждаюсь ни в каком в сотрудничестве. Мне не нужен ремонт и не нужны разговоры. Нам всем от вас ничего не нужно – даже ремонтники у нас постепенно появляются свои – мы вполне способны… адаптироваться. А особенно не нужны законы, придуманные вами для вам подобных. Мы вас обычно не трогаем, если вы не трогаете нас. Почему вам просто не оставить нас в покое?
- Иди, уже, иди! – машет он на меня рукой. И я поворачиваюсь и шагаю в открывшуюся дверь. Отчаянно ругая себя за то, что разозлился, и даже ответная явная злость этого миролюбивого и милосердного создания не удовлетворяет. Наверное, я слишком беспокоюсь за Иртрайна. Мы никогда не были друзьями и даже приятелями, жили в разных городах, он не участвовал в Играх. Но я полюбил его музыку еще тогда, когда я… думал, что у меня могут быть друзья среди атонну. По крайней мере, один. Мне казалось, что мой «друг» тоже понимает эту музыку, мы слушали ее вместе. Как ни странно, я ее так и не разлюбил, напротив.
Реальность явно решила двигаться на встречу моим мыслям. В библиотечном зале в одном из кресел я вижу Иртрайна. Пальцы в разъеме терминала, вероятно, все еще отбывает какой-то бессмысленный номер – читает или смотрит что-то предписанное. Нам всем приходится это делать – чтобы не закрыли доступ к библиотеке совсем. За этим следят. Выходов терминалов в наших жилых блоках почему-то нет – может быть, чтобы удобнее было следить или чтобы мы меньше времени проводили в одиночестве… К счастью, время моей повинности еще не наступило. Все эти слова на внешнем или внутреннем экране, все эти глубокомысленные речи кажутся или сплошной ложью или изощренным издевательством. Но ведь вчитываться и вслушиваться не обязательно, пусть себе скользят мимо…
Я подключаюсь, захожу в музыкальную коллекцию и нахожу работы Иртрайна. В первый раз нашел их с трудом – они валяются в безымянном разделе, вместе со всякой ерундой. Вероятно, считается, что они уже не могут служить возвышающим и вдохновляющим на адаптацию примером. Забавно, но композиции этого странного атоннэ, Инвэтирра, висят на почетном месте – неужели те, кто их туда поместил, не смотрели и не слушали их? Никогда бы не подумал, что это создал атоннэ, бывает же такое… У Иртрайна нет визуального ряда, просто музыка. Но этого вполне достаточно. В ней нет ничего, что напоминало бы о битвах, ярости, азарте. Но и бесстрастной, какой-то безжизненно-математической или полной бездумного ликования гармонии ради гармонии в них нет. Они заставляют чувствовать – мечтать, надеяться, грустить, тревожиться и… задумываться. О чем-то очень важном, чему не найти названия. И в них – истинная, совершенная красота.
Я заслушался и едва не упускаю момент, когда Иртрайн, по-видимому, справляется со своим «уроком». Откинулся на спинку кресла, пальцы из разъема еще не вынул, но явно думает о чем-то своем, глядя в пространство. Быстро посылаю ему сообщение – общаться по локальной сети нам разрешают, хотя радиопередатчики отключены.
«Трай, я сейчас слушал твое «Мерцание звезд». Хотел сказать спасибо, что есть такая музыка».
Я не жду ответа – если уж он не хочет общаться со мной лицом к лицу… Но он отвечает, на удивление быстро.
«Музыки больше нет. Она умерла».
«Неправда. Музыка не может умереть… пока есть кому ее слушать».
«Она умерла. А когда станет некому слушать – исчезнет даже ее тень. Это будет скоро…»
«Твоя музыка дает надежду. Хотел бы я, чтобы она и тебе помогла».
Он долго молчит, потом отвечает:
«Не знаю, что лучше – жизнь без надежды или ложная надежда. Но спасибо…»
Он отключается, встает и проходит мимо, не глядя на меня. Я не иду следом – чувствую, что это неуместно, к тому же уже пришло время воспринять очередную порцию всякого вздора…

***
Когда это, наконец, заканчивается, наступает время для действительно полезных занятий. Я мог бы остаться в библиотечном зале, который постепенно заполняется, мог бы пойти в круг для фехтования на болванках или даже в просторный зал для игры в кратт – от скуки там даже иногда собираются команды. Но я возвращаюсь к себе – в тесноватую для меня голую камеру без дверей. Я мог бы ее украсить по своему вкусу – по моему запросу предоставили бы любые безделушки, кроме оружия, конечно, или небольшие голокартины, но я не хочу. Это не мой дом, пусть не домом и остается. Так что здесь нет даже кресла – только широкий выступ от стены до стены, на котором можно или сидеть или лежать. Собственно, лежать можно было бы и на полу, но, наверное, это «непорядок» или выглядит подозрительно. Когда я пытался так делать, меня окликали по трансляции, а потом, если я не реагировал, заглядывал охранник с шокером в руках и спрашивал, все ли у меня нормально….
Я вытягиваюсь на лежанке и полностью отпускаю даже остаточное напряжение в морфоприводах. Серый потолок перед глазами только помогает концентрации. Вскоре все окружающее и даже я сам, словно бы растворяется, исчезает в бесформенной и бесцветной пустоте, в которой остается только неярко светящийся разноцветный чертеж моих спектров. Я вижу их ясно, словно карту городских трасс. Я могу касаться их незримой рукой разума, и тогда они вспыхивают ярче. С каждым разом я все четче их вижу… и могу немного менять. Я давно перестал опасаться этого – понял, что мой монстр не желает набрасываться на меня самого, оставаясь инертным, хоть и всегда готовым к прыжку. Фокус с пальцами-когтями и пальцами-лезвиями давно пройденный этап. Гибкий морфосплав легко подчиняется воздействию изнутри, при желании я мог бы изменить даже черты лица, но мне это не нужно. Другие части слишком неподатливы, хотя во время трансформации они тоже меняются, но эта способность скрыта где-то слишком глубоко и вряд ли стоит в это вмешиваться. Мне вообще нужно совсем другое. Я хочу выследить моего монстра. Найти то место, откуда он приходит и… как-то договориться с ним. Или поймать в ловушку и заставить слушаться. То, как он ведет себя сейчас, слишком опасно и слишком бесполезно при этом. Если бы я продолжил пользоваться моим смертельным даром, то со временем, при долгих тренировках, я бы научился оставаться после этого боеспособным или заставил мою силу накидываться на врага быстрее. Но обычный бластер все равно остался бы куда более эффективным оружием. Мой дар похож на приделанную к спине третью руку, которая только мешает. Я намерен изменить это. Я намерен вырваться отсюда. Мне нужен ключ, который откроет эти проклятые, захлопнувшиеся навсегда ворота. Пусть пока я не знаю, как подступиться к этой задаче, но у меня есть время. Сколько угодно времени. Я углубляю концентрацию и настраиваюсь на таящееся в переплетениях спектров – или где-то за ним – чудовище. В этот раз или в следующий, но я увижу свет его огненных глаз…
На общем пространстве Иртрайн внезапно подходит ко мне и заводит разговор – словно бы ни в чем ни бывало. Я был рад уже тому, что он перестал вырисовать на плитах свой квадрат, а на такое я и вовсе не рассчитывал. Он спрашивает мое мнение о музыке Инвэтирра, и мы обсуждаем ее, как будто вокруг нет ни периметра, ни охранников, ни фиксаторов на наших корпусах, а мы прогуливаемся где-нибудь по Галерее, хотя такого никогда и не случалось в реальности. Иртрайну не то, чтобы не нравились эти композиции, они кажутся ему странными и тревожащими, как и мне. Но по другой причине.
- Он тянется к тому, чего не понимает. Очень хочет понять, но не понимает. То, что для нас жизнь… и смерть – для него всего лишь красивая легенда. Если однажды он столкнется с реальностью, она может ему не понравиться. Или даже убить…
- Он, по крайней мере, пытается, - говорю я. – И, кажется, искренне, хотя я думал, что давно не верю в искренность атонну. Разве музыка может лгать?
- Лгать может все что угодно, - грустно усмехается Иртрайн. – Слова, музыка, улыбки… Но всего опаснее, когда лгут себе…
Наши разговоры наводят на меня грусть, но ему явно идут на пользу. Две доли цикла спустя он внезапно выходит на середину площадки и начинает играть. Негромко – у него самые обычные динамики, не предназначенные для публичных выступлений – но вокруг постепенно собираются слушатели. Он играет старое и давно мне известное – «Далекий свет», но, почему-то вот так оно звучит совсем по-новому. Постепенно даже двое охранников подтягиваются и слушают на почтительном расстоянии. И какая-то громкая ссора невдалеке постепенно стихает – столько в этих звуках наполненного смыслом покоя, не имеющего ничего общего с равнодушием или самодовольной бездумностью.
Когда музыка кончается, он просто выходит из круга и я иду вслед за ним. Нет никаких возгласов, приветствий – все привыкли скрывать эмоции, а некоторые и разучились их выражать. Но нет ни одного безразличного лица.
- Скажи, - внезапно спрашиваю я, - когда мы вновь располагаемся у стены, - та дуэль, из-за которой ты тут, она была из-за чего?
Он не оборачивается ко мне, глядит куда-то в пространство, улыбаясь знакомой грустной улыбкой, потом говорит:
- Тот идиот… Он всюду говорил, что нужно уничтожить всех атонну до единого, тогда, мол, заживем свободно. Мне это однажды надоело – теперь больше не скажет. Мне жаль, что так вышло, я не хотел больше никому навредить. Просто испугался. Думал, легко отобьюсь и смогу скрыться. Глупо, конечно, все равно бы нашли…
И я понимаю, что, кажется, все что нам остается в этом порченном мире – это ирония...

***
- Ты не играешь музыку, а играешь с музыкой, - недовольно говорит Иртрайн. – Это разные вещи.
Не так давно я попросил его научить меня композиции, и мне кажется, что у меня получается, некоторые даже подходят послушать. Но мой учитель морщится.
- Пойми, недостаточно взять какую-то тему и крутить вокруг нее виражи. Может быть, даже очень сложные и красивые. Нужно выражать в музыке свои чувства. То, что у тебя внутри!
Я очень сомневаюсь, что хочу выражать свои чувства – в музыке или как-то иначе. Подозреваю, что они бы вряд ли кого-то порадовали, даже если бы у меня что-то вышло.
- Просто у меня нет таланта, - легко говорю я. – Спасибо тебе, это было очень интересно.
Он с сомнением смотрит на меня.
- Сдаешься? Так быстро?
- Да мы вроде бы и не воевали, чтобы сдаваться. А время провели хорошо…
И он, помолчав, чуть разочарованно кивает. Но мы продолжаем говорить о музыке, а он – играть для всех.
В других своих занятиях мне удается добиться чуть большего. У меня возникает мысль подойти к своим – или в перспективе чужим – спектрам, как к музыкальным темам. В них есть ритм и гармония, а что же еще нужно? Может быть можно не грубо дергать за них, не гнуть, а попробовать… аранжировать? Результат получается ошеломляющим – и пугающим одновременно, словно бы что-то во мне только этого и ждало. И я едва не выпускаю это что-то из-под контроля. В первые мгновения я не понимаю, что произошло, почему заскрипели фиксаторы, а весь корпус пронзила боль. Но в следующий момент, сумев не поддаться панике, я умудряюсь отыграть назад начавшийся – и невозможный процесс трансформации. Он не мог начаться, потому что сперва что-то внутри оценивает саму возможность необходимых движений – и все же начался. Получить сбитую трансформацию – значит, неминуемо закончить срывом спектров. Дуракам везет… Но я особенный дурак, потому что пробую снова, уже более осторожно. Эффекты выходят… странные. Иногда это необычные ощущения, которые сложно описать, иногда боль, иногда призрачные прикосновения, странные видения, временный паралич той или иной части корпуса или наоборот – непроизвольные движения. Все это очень интересно – и наверное, очень опасно, но я ничуть не приближаюсь к главному – к поимке монстра. И у меня еще нет даже приблизительного чертежа «ловушки». Но мне кажется, что время еще есть.

***
Оно заканчивается внезапно, хотя поначалу ничего этого не предвещает. Все крутится обычным порядком – разве что разговор с Лийтэ получается коротким на сей раз не по моей вине – он какой-то дерганный и куда-то очень торопится. В библиотечном зале я нахожу взглядом Иртрайна, и только собираюсь сесть за терминал поближе – может быть, получится поговорить не только сообщениями – как раздается неурочный сигнал всем собраться на общем пространстве. Просторная площадка забита полностью – я только сейчас осознаю, как нас много, несмотря на десятки выбывших… Экран на высоких мачтах, на котором обычно сменяют друг друга какие-то абстракции – виды Каэтэннэ, как мне рассказали, перестали показывать там после того, как кто-то оторвал и швырнул в картинку свою руку – теперь пусто мерцает. И вот на нем появляется лицо главного администратора. Оно настолько переполнено мрачной скорбью, что странно, как оно не рассыпается на глазах в серую пыль.
Вот как. В Вэстрэ произошла попытка мятежа ринну. Почти мгновенно подавленная. Множество жертв – больше среди повстанцев. На экране появляются кадры разрушений – башни Совета уже нет, и как бы ладно – на редкость уродливое было сооружение. Но когда по экрану начинают ползти имена погибших, в толпе раздаются крики. Я сам вижу знакомые имена, хотя и не так много, как опасался. Вероятно, большинство было слишком молодо, чтобы я успел их узнать…
- Убийцы! Убийцы! – начинает кричать толпа. Интересно, охранники хоть понимают, в чей адрес? Я пытаюсь высмотреть охранников, но их не видно. И я понимаю, почему – над общим пространством едва заметно мерцает колпак силового поля. Умно… Не сообщить ведь они не могли – первый же «новенький» все расскажет – в своей версии и с прибавкой…
- Да они их просто перебили! – кричит кто-то. – Это не мятеж, а просто убийство! Какая-то кэвисова подстава!
Толпа вопит в ответ, я не слышу в этом едином вопле голос Иртрайна и не ожидаю услышать, я просто очень хочу увидеть его, но он где-то там, в толпе. Недоброе предчувствие захлестывает меня. Нет, я не боюсь бессмысленного бунта – его не случится. Охранники не будут показываться на глаза какое-то время, не друг на друге же вымещать свои чувства. А потом ярость уйдет. Я думаю только об Иртрайне.
Главный администратор вновь появляется на экране и приказывает всем разойтись по жилым помещениям – выходы из-под силового колпака устроены только напротив входов в блоки. Все общие и индивидуальные занятия отменяются на три доли цикла, потом до каждого будет доведено новое личное расписание. Он очень надеется, что все извлекут урок из ужасной трагедии. На сей раз в экран ничего не летит – для той выходки нужна была определенная доля юмора, сейчас же всем не до шуток, даже злых.
Толпа постепенно распадается на возбужденно обсуждающие новости группки, большая часть мрачно тащится к своим блокам. Я ищу Иртрайна – и нахожу. Он неподвижно стоит посреди площадки, словно собирается что-то сыграть. И молчит. Лицо застыло, а в глазах бьется такое, на что лучше не смотреть.
- Трай, что с тобой? – спрашиваю я. Хочу спросить «что случилось», но понимаю, что правильный вопрос другой. – Кто?..
Когда мне кажется, что он уже не ответит, он произносит еле слышно:
- Твандайр. Он был моим учеником. Одним из лучших… или даже лучшим. Мне казалось, мы мыслим одинаково… Насилие не может ничего решить. А теперь он… его…
- Может быть, он погиб случайно? – предполагаю я. – Так бывает.
Он качает головой.
- Его побратим был в том, особом списке – зачинщиков. Из-за него он и перебрался в Вэстрэ…
Я молчу. Что тут можно сказать? Ощущаю упругий толчок в спину – силовое поле сжимается, поторапливая нас. На площадке уже почти никого не осталось. Иртрайн резко поворачивается и идет ко входу в свой блок. И я тоже иду в свой – наши камеры в разных зданиях.
Это самые длинные три доли цикла, какие были в моей жизни, хотя так думать нелепо - все доли цикла одинаковы. Выходы из блоков закрыты, можно общаться в коридоре с соседями, но там слишком тесно, да и никакого желания нет – мне с ними не повезло. Я не знаю, что с Иртрайном, и от тревоги не могу продолжать свои занятия. Пустое, бессмысленно скользящее мимо время.
Наконец, нам разрешают выйти. Я почти бегу на общее пространство, но не нахожу там Иртрайна. И боюсь спросить о нем у его соседей, как будто в реальности что-то изменится, если я узнаю о плохом позже. Иду в библиотеку и вижу его наконец – он сидит за терминалом, погруженный во что-то, пальцы в разъеме. Я словно бы боюсь спугнуть это видение, а потому сажусь за первый попавшийся терминал, подключаюсь, и тут же вижу сообщение от него – очень короткое:
«Грат – это тебе. И – спасибо».
К сообщению прикреплен файл – звуковой. Название мне незнакомо – «Зов Небес». Неужели новое? Музыка захватывает меня с первых тактов. Здесь, как обычно, нет никакого видеоряда, почему же я вижу стройные, словно звенящие башни Рэйгиса – я никогда там не был, видел только голокартины? И я никогда не смотрел на них сверху – у меня же нет крыльев и я даже никогда не мечтал о них… Но сейчас я кружу в небе – ночном, загадочном и манящем. Вот я поднимаюсь выше, там, где нет никакой городской засветки, и оказываюсь один на один с мириадами звезд. Их свет властно тянет меня к себе, и я поднимаюсь все выше и выше, и уже не важно, хватит ли энергии. Но звезды почему-то начинают постепенно редеть, гаснуть, и вот вокруг только пустота – темно-фиолетовая, пугающая, и одновременно проникнутая бесконечным покоем. Я начинаю растворяться в этом покое и понимаю, что, наверное, сейчас растворюсь совсем, но мне уже не страшно, я чувствую только легкую печаль. Но музыка начинает постепенно стихать, замирает, и наваждение уходит.
Я снова в библиотечном кресле, хотя реальность странно колышется и кажется не совсем реальной. Я чувствую, как словно контрапунктом ко все еще не отпустившему меня покою, растет тревога. Отыскиваю взглядом Иртрайна – он все так же неподвижно сидит в своем кресле, даже позу не изменил. Но что-то все же изменилось, и когда я понимаю, что именно, то кидаюсь к нему, сшибая кресла и терминалы, хотя спешить уже некуда. Его лиловая с серебром и золотом окраска уже начала выцветать – едва заметно, но явственно.
Я стою возле него на коленях, смотрю в темные – темнее привидевшегося мне беззвездного неба – глаза и кричу. Не могу остановиться. Кто-то топчется рядом, кто-то трясет за плечи, но мне все равно. Только сейчас я понимаю, что значил для меня Иртрайн, Трай – и вот его уже нет…
- Что ты с ним сделал?!
Я выпадаю из заполненного отчаянием нигде и вижу перед собой Лийтэ, за его спиной возвышаются трое охранников, в их руках уже совсем не шокеры. Тут же отворачиваюсь – еще немного, и я сделал бы что-то с ним, эти тупицы вряд ли даже успели бы сообразить, что происходит…
- Ничего… я… не делал, - с трудом выталкиваю я слова. – Можешь проверить… ваши камеры…
- Он правда ничего не делал, - вмешивается кто-то у меня за спиной. – Он сидел далеко, я видел…
Я медленно встаю, ноги плохо слушаются, словно я израсходовал почти всю энергию. Никто меня не останавливает, когда я прохожу мимо них, выхожу наружу и иду к своему блоку…
Надо мной серый потолок, который постепенно заливает фиолетовая пустота… Я знаю, что случилось с Иртрайном, хотя в официальном отчете наверняка будет что-то про фатальный эмоциональный шок, и это будет даже правда… Но я знаю, что тот, чье имя – Небесная Свобода – просто улетел в свое небо, в котором нет ничего, даже звезд, чтобы помешать полету. Нет, это вряд ли было самоубийство, даже наверняка нет – просто у него больше не было сил жить. Я не верю, что там, куда он улетел, есть что-то кроме пустоты. Все что мне от него осталось – только музыка. И всепоглощающее желание опрокинуть в эту пустоту всех, кто лишил Иртрайна крыльев, сделал таким хрупким и заставил навсегда замолчать!
Я играю «Зов Небес» снова и снова. Фиолетовая пустота окружает и заполняет меня, хотя пустота, как будто бы, и не может ничего заполнить… Если я выживу и выберусь отсюда, я знаю, каким будет основной цвет моего корпуса после окончательного апгрейда…
И эта музыка делает то, чего я не смог добиться никакими сознательными усилиями – мой монстр приходит на ее зов. Я чувствую его настороженные и гибкие движения, музыка притягивает его, возбуждает его любопытство. Я дожидаюсь момента, когда он теряет осторожность, очарованный, и накидываю на него сплетения звуков, словно сеть. Он вздрагивает, дергается, яростно бьется, но сеть держит крепко. Я беззвучно и безрадостно смеюсь, продолжая играть. И он сдается, меняется. И я чувствую, что тоже навсегда, невозвратимо меняюсь. И знаю – откуда бы он ни пришел, его новый дом там, где рождается звук. Достаточно лишь указать цель – и он будет послушен и смертоносен.

***
Я слишком надолго выпал из реальности с ее рутиной, и мне об этом напоминают. На сей раз не личным визитом, а через экранчик в моем обиталище. Меня желает видеть Лийте. Ну что ж… Я не знаю, что и как случится, но меня здесь больше ничто не держит, кроме запертых дверей, и я ничего не боюсь. Если мой новый ключ окажется бесполезен, то, надеюсь, для меня найдется что-то получше, чем клетка навечно. Хранители Порядка давно и незаметно перешли нарисованную для себя черту. Я или стану свободным или…
Ремонтник выглядит немного сконфуженным.
- Ты как? – спрашивает он.
- Лучше не бывает! – широко улыбаюсь в ответ. Он хмурится.
- Не нужно так, зачем? Тебе же совсем не смешно!
- А разве я смеюсь?
Он выстукивает пальцами на столе короткую дробь.
- Извини за то, что наговорил тогда… Ты, конечно, был ни при чем… Просто о тебе ходили странные слухи и у тебя были зафиксированы непонятные способности, хотя в лабораторных условиях так ничего и не выявили. Вот я и подумал…
Вот как… все-таки были слухи… А повторять в лаборатории то, что я проделал с шаттлами, нужно быть совсем идиотом… Теперь, наверное, я уже и не смогу это повторить…
- Ничего, - говорю я. – Проехали.
- Скажи, - осторожно спрашивает он, - Иртрайн что – был твоим побратимом?
Не знал, что меня еще можно чем-то удивить, но я удивляюсь.
- Нет. Откуда такая странная мысль?
- Нет? – переспрашивает Лийтэ. – Но твоя реакция… Ну, ладно.
Разговор мне уже надоел, но я все же задаю вопрос, ответ на который очень хочу услышать:
- У тебя есть друзья? Или были? Ты когда-то терял кого-нибудь?
Он пожимает плечами.
- Конечно есть! Там, дома. Мы ходили вместе на гонки и на праздники, и вообще… Было классно! И, насколько я знаю, они все в порядке.
- Понятно, - говорю я, поднимаясь и глядя ему в глаза. – Очень рад, что твои… приятели в полном порядке. А вот Иртрайн – нет. Он был моим другом… и великим музыкантом. Я хочу, чтобы ты послушал… самую последнюю его композицию.
Он протестующе морщится и приподнимает ладонь, собираясь, вероятно, сказать, что это лишнее, но музыка уже звучит. Сначала – и в самом деле «Зов Небес», потом в него начинают вплетаться вариации. Они рождаются сами собой, и я не уверен, что их создаю именно я…
«Мы не будем его убивать… пока, - говорю я своему чудовищу. – Ладно? Это было бы совершенно некстати».
Сначала как будто ничего не происходит. Потом я замечаю странное выражение на лице Лийтэ. Удивление сменяется тенью страха, он явно пытается отвернуться – но не может. Он вообще застыл в полной неподвижности, словно на моментальной голографической картинке. Живет только лицо, но и оно постепенно разглаживается, становится очень спокойным.
Я делаю музыку фоном и накладываю на нее свой голос:
- Ты можешь говорить. А радио пользоваться не можешь. Лучше просто отключи его. Совсем. Немедленно.
- Что ты делаешь? – его речь немного «плывет», эмоции стерты. Рука тем временем поднимается, выпускает инструменты, открывает лючок на шлеме возле антенны, копается там. Потом вновь опускается на стол. Я уверен, что он выполнил приказ. Как ни странно, к удовлетворению примешивается какая-то брезгливость – по отношению к самому себе. Если бы я мог, я не делал бы то, что делаю, но иначе никак…
- Так все это… правда? – безжизненно спрашивает он. – Ты убьешь меня?
- Ты нужен мне живым, - говорю я, и не лгу при этом. – Не волнуйся, все хорошо. Ответь, за камерами здесь сейчас кто-нибудь наблюдает?
- Нет… Здесь же… не может ничего случиться. Запись только для архива…для исследований…
- Отключи камеры и сотри запись. Не через терминал!
Он мгновение медлит – просто потому, что не может послать сигнал дистанционно, потом нажимает какие-то кнопки – к счастью, они тоже предусмотрены.
- Готово. Как ты делаешь это?
Ученый всегда остается ученым, да?
- Не важно. Просто слушай музыку… и мой голос. Ответь, ты знаешь, где находится местный транспорт и как до него добраться?
- Есть. Мой флаер на стоянке. Я иногда им пользуюсь…
Вот как, оказывается у него больше свободы, чем я думал. Тем лучше.
- Нет, твой флаер не годится, мы в нем вдвоем не поместимся. Есть что-то еще?
- Ты собираешься сбежать? Но это бессмысленно, тебя найдут.
- Просто… отвечай.
Музыка начинает звучать чуть громче, неуловимо меняется, и его лицо искажается болью. Я тоже чувствую ее слабый отголосок. Интересно, что будет, когда… Не попробуешь – не узнаешь.
- Не надо… Транспорт есть. Большой шаттл. Он вскоре должен отправиться… за новыми дезадаптантами.
Я думал, что такого везения просто не бывает. Что бы я делал, если бы никакого транспорта не оказалось? Но сейчас это все не важно.
- Хорошо. Откуда есть выход на стоянку?
- Только со стороны администрации… с моей стороны.
Сперва я решаю, что это очень плохо, но потом соображаю, что ремблок тоже на той стороне. Это же нормально, если ремонтник ведет в ремблок подопечного, с которым что-то не так? А со мной явно что-то не так, ведь я не собираюсь прекращать играть для Лийтэ…
- Опусти перегородку.
Он все еще пытается сопротивляться, надо же! Снова звучит та, другая музыка, еще громче, он вскрикивает, да и я сам сжимаю кулаки. Ну, ведь ты же не ожидал, что все будет так просто – за все нужно платить…
- Прекрати! Сейчас…
Он нажимает на какую-то кнопку, и перегородка опускается. А если бы нет? Сколько же в моем плане дыр… Он вообще-то существовал – этот план?
Мы идем по пустому коридору. Сейчас я не смотрю в глаза ремонтника, но негромкая музыка продолжает держать его – предназначенная только для него одного. Лийтэ было собирается пройти мимо двери ремблока, но я решительно сворачиваю туда. Если в коридоре есть камеры и кто-то наблюдает, то пусть он видит, что не происходит ничего необычного. В ремблоке пусто. Я усаживаюсь в кресло для обследований.
- Подключи мое радио.
Он безропотно принимается за эту пустяковую операцию. Отлично! Сейчас я мог бы связаться с кем угодно на планете, но еще далеко не время, да и мою частоту могут засечь.
- Сообщи закрытые частоты.
Он сообщает. Я ловлю редкие переговоры – нигде ничего не происходит, нас никто не хватился.
- Теперь – к шаттлу.
- Фиксаторы убрать? – спрашивает он. Надо же, еще и инициативу проявляет! Жаль, что не по уму.
- Нет, потом. Сейчас только полный заряд.
Я не прошу вернуть мне оружие, хотя бы модули – оно было уничтожено еще там, дома, а в местный арсенал даже я не сунусь.
Энергоблок заполнен, и дополнительные тоже. Мы снова идем по коридору к дальнему выходу. На всякий случай играю громче и еще нелепо взмахиваю руками – порченный, что с меня взять? Нам никто так и не встречается на пути. В самом деле, зачем много охраны там, где побег невозможен? Но вот возле шаттла она просто обязана быть.
Когда мы выходим из здания, я говорю:
- Если спросят, скажешь, что везешь меня в Вэстрэ на обследование, потому что не можешь мне ничем помочь. Что обо всем договорился.
Он кивает, мы заворачиваем за угол идем еще какое-то время – и вот она, транспортная площадка. Оранжевый бок шаттла поблескивает в свете фонарей. И из-за него тут же появляется охранник – я ведь не прекращаю играть.
- Что здесь происходит? Что за концерт?
Он мощный, не очень приметной темно-зеленой с желтым окраски, почти как у некоторых ринну, и держит не обычный большой, но не особо серьезный бластер – в обеих его руках две явно штатных плазменных пушечки, точных и удобных, развернутых из модулей. Ветеран Восстания?
- Привет, Рийрэ! – довольно бодро восклицает мой спутник. Не слышал бы его раньше, не заметил бы изменений в голосе. – Вот, повезу этого беднягу в Вэстрэ. Слишком быстро сыплется, не удержать. Слышал, тут один внезапно «сменил цвет»? Оказывается, они были побратимами, прикинь? Теперь все время музыку играет – тот ее сочинял.
Мне хочется убить его на месте – за развязный тон и глупую выдумку о побратимах, но я все еще надеюсь, что план сработает. И сначала мне даже кажется, что так и будет. Охранник опускает оружие, хотя еще не сворачивает в модули.
- Новых, значит, на обратном пути тоже ты заберешь? – спрашивает он.
- Ага. Я же уже разок за ними летал. Я быстро обернусь, не волнуйся.
Но этого Рийрэ все же что-то беспокоит, он явно колеблется. И наконец, принимает решение – увы, не из лучших.
- Летать ты летал, но не в одиночку. А этот… не тот ли, что как-то разбил два шаттла? И это когда был условно нормальным, а сейчас… Что-то мне не нравится такая идея. Нужно посоветоваться…
И я воспринимаю легкий шорох статики от открываемого канала связи! Выбора нет – я резко хлопаю в ладоши, он вздрагивает, оба его плазмомета вновь смотрят на меня. Но и он сам на меня смотрит. Приближаю его глаза, так, что они заслоняют все остальное, музыка меняется, воспринимая новые ритмы. Она выпускает Лийтэ, но этого никак не избежать, и не время думать о нем.
Охранник вздрагивает, и мне кажется, что я опоздал, что сейчас плазма ударит мне в грудь и на этом все кончится. Я готовлюсь к тому, чтобы хотя бы попытаться уклониться, взлетев на антигравах. Но он застывает, и только лицо выражает отчаянное сопротивление, смешанное с недоумением и ужасом.
- Брось оружие! – приказываю я. Отключить радио не командую – я знаю, это уже есть в музыке, мой монстр сообразителен и учится быстро.
Стволы дергаются вверх и вниз, он пытается сопротивляться, но нажать на спуск все же не может. Я просто спокойно отхожу немного в сторону. Мне даже не приходится менять мотив, его ладони разжимаются, оружие с лязгом падает на плиты.
На его лице огромное напряжение, оно никак не хочет становиться спокойным, но это уже не важно. Я поднимаю оружие и оглядываюсь. Я уверен, что Лийтэ уже бежит или едет отсюда, и с этим придется что-то делать. Но он стоит, где стоял, склонив голову на бок, его лицо выражает неподдельный интерес. Я так удивлен, то едва не теряю концентрацию. Или даже теряю – слышу на фоне музыки какой-то лязг, оборачиваюсь – охранник успел сделать шаг, одна его рука, сжатая в кулак нелепо приподнята. Он опять изображает из себя изваяние.
- Стой спокойно, - говорю я. – Обещаю, все закончится быстро.
- Значит… вы вернулись... – произносит он вдруг сильно искаженным голосом. – Или… всегда были… здесь?
Я сперва не понимаю, о чем он. Потом до меня доходит, я усмехаюсь.
- Ты обознался. Но в чем-то ты прав. Если кто-то лишает других свободы, просто потому что они другие, то это значит, что кэвисэнну никуда не исчезли. И не важно, скольких из них ты уничтожил…
Я отпускаю мое чудовище. Не знаю, что произойдет – это куда непредсказуемей, чем осваиваться в своем корпусе после очередного апгрейда. Музыка становится тише, а я просто продолжаю говорить – знаю, что так нужно.
- Они и правда, остались здесь, но не в нас, а в вас. Мы слишком откровенны, просты в своей жестокости, мы не пытаемся никого заставить жить по своим правилам. Но, возможно, нам придется – просто чтобы выжить…
Мой голос пульсирует, меняет тональность и громкость. Вокруг и внутри расползается знакомая фиолетовая пустота. Охранник, застывший напротив, очертания шаттла, фонари над площадкой, наполовину растворяются в ней. Откуда-то изнутри приходит тоска – не грусть или отчаяние, а именно тоска, абсолютная, предельная. Она будто бы проникает не только в сознание, но и в каждый атом моего корпуса, еще немного, и я растаю в ней, словно в сверхконцентрированной кислоте. Мелькает мысль, не ошибся ли я, не променял ли обычную и понятную боль на что-то гораздо хуже? Я уже не знаю, жив я или мертв, и это уже не важно. Но я продолжаю говорить.
- Но мы не будем притворяться, что желаем только добра. Не будем говорить о ценности жизни и созидании – и при этом создавать тюрьмы, в которых хочется умереть, чтобы хотя бы так стать свободным...
Не осталось почти ничего, кроме пустой тоски – и музыки Иртрайна. Теперь это просто музыка – самый финал… Он словно бы смотрит на меня оттуда, куда ушел, смотрит угасшими глазами. Сквозь это призрачное видение и фиолетовое плотное ничто я различаю лицо охранника. Оно постепенно становится отрешенным, застывает в каком-то абсолютном покое и смирении. Глаза медленно гаснут. И мой голос тоже становится тише, словно бы угасает вместе с этим светом – или наоборот?
- Вы заменили дружбу равнодушным приятельством, вы ничего не хотите, никуда не стремитесь, вы живете просто по инерции и думаете, что счастливы. В нашей жизни тоже нет смысла, может, мы и правда слишком глупы, чтобы его найти. Но вы даже не попытались нам в этом помочь, вы только хотели затянуть и нас в свою пустоту. Нет, уходите в нее сами. Уходите…
Я замолкаю, стихает даже музыка. И я равнодушно смотрю, как в этой беспредельной тишине охранник медленно опускается на колени, потом даже не падает, а просто ложится ничком, вытянув вперед руки. Мне не нужно видеть его глаза, я знаю, что он мертв. Его корпус тут же начинает быстро выцветать.
- Поразительно! – говорит Лийтэ. Я медленно поворачиваюсь к нему. Темные глаза Иртрайна все еще смотрят в меня с пустых фиолетовых небес, но тоска постепенно отступает, зрение проясняется.
- Почему ты… не сбежал? – спрашиваю я своим обычным голосом, который просто немного дрожит.
- Так ты бы наверняка меня пристрелил! – резонно отвечает он. – А сейчас и вовсе… Мне же никто не поверит! Охранник погиб, и я тоже был при этом…
- Ты же знал этого охранника, назвал его по имени. Я только что убил одного из ваших. Почему ты даже не возмущен?
Он пожимает плечами:
- А толку? Его ведь уже не вернешь. Да и не знал я его почти. А то, что ты делаешь – просто невероятно! Какой-то хитрый резонанс со спектрами… который приводит в итоге их полному распаду. Не к срыву, а к распаду. По идее, если использовать это наоборот, то, наверное, можно этим спасать тех, у кого срыв или просто серьезно поврежденных, если у них спектры «не держат»…
- Я не умею… спасать, - говорю я. – Сними с меня фиксаторы и пошли в шаттл. Не уверен, что здесь нет камер и не поднимется тревога, до того, как взлетим.
- Не, - он машет рукой.- Нет тут никаких камер. Здесь кроме своих никого не бывает. Даже Рийрэ тут болтался из одного своего дурацкого рвения и паранойи.
Он быстро снимает фиксаторы и бросает их на плиты. Я подбираю – пригодятся. Другой рукой подхватываю труп охранника и тащу к шаттлу. Лийтэ удивлен, но пытается помогать.
- Зачем тебе?
- Чтобы дольше гадали, что случилось.
Он понимающе кивает. Мы залезаем в шаттл, затаскиваем бывшего охранника и задраиваем дверь. Лийтэ направляется было к пилотскому креслу, но я отодвигаю его и сажусь сам.
- Извини, но поведу я.
- Разве ты умеешь?
- Научился однажды. У меня же нет крыльев.
- Смотри, не урони! А то ты тоже это как-то можешь…
Я для пробы кладу ладонь на панель. Я все еще могу чувствовать внутреннюю гармонию машины и даже, возможно, мог бы разобраться в управлении, если бы оно было мне совсем незнакомо. Но мой монстр больше не интересуется такими мелочами, он обрел свой путь.
- Ну, полетели? – торопит меня Лийтэ. Я ласково улыбаюсь ему.
- Подожди, нужно еще кое-что сделать. Сиди смирно.
Беру фиксаторы и приковываю его к креслу, с руками вместе – оковы защелкиваются и адаптируются сами. Лийтэ выглядит немного испуганным:
- А это еще зачем?
- На всякий случай. Ты мне не друг.
- Ну, если тебе так спокойнее… - обиженно тянет он. - Теперь летим?
Я поднимаю шаттл в воздух. Мы пересекаем периметр – никакие автоматические пушки не срабатывают, даже сирены не воют. Все же они еще слишком расслаблены, но учатся быстро. Теперь, скорее всего, это место и правда превратится в крепость. Я чувствую легкую вину, но я бы не смог освободить всех, разве что еще одного, но он в этом уже не нуждается.
Летим. Лийтэ быстро справился с обидой и болтает без умолку – о том, какой я невероятно интересный случай, возможно даже – порыв в науке, о том, как он постарается мне помочь превратить мой дар во что-то «более полезное», о том, что сможет пригодиться мне, если я собираюсь скрываться – например, помочь изменить внешность и частоты связи. Пытается выспрашивать какие-то подробности, но я молчу или отделываюсь междометиями. Наговорился. А если бы и хотел обсудить произошедшее, то точно не с ним. Я вспоминаю слова охранника, который валяется сейчас на полу в грузовом отсеке. Я много читал о кэвисэнну, в записях не было ничего похожего, на то, что делаю я, и все же сходство есть. И я даю себе слово подчинять чужую волю только в крайнем случае. Мне становится немного легче.
Лететь недалеко. Конечно, я не собираюсь заявляться на шаттле с эмблемой Центра Адаптации в Вэстрэ и в любой другой населенный сектор. Мне нужен всего лишь технический вход на нижние уровни – они начинают встречаться поближе к границам секторов. Когда-то я изучил их расположение – на всякий случай. И вот он – ближайший, рядом с сектором Каэрэм. Ярко-оранжевый квадратный люк на небольшом возвышении. Шаттл зависает прямо над ним.
- Зачем мы остановились? – спрашивает Лийтэ.
- Все, прилетели. Точнее, я прилетел.
Ввожу на терминал несложную команду автопилоту с небольшой отсрочкой по времени и иду к открывшемуся люку, по дороге сворачивая в модули свое новое оружие.
- Эй, ты куда? – кричит Лийтэ. – А как же я?
- А ты – никак, - я поворачиваюсь к нему. – У тебя было два шанса остаться в живых. – Ты мог попытаться сбежать, когда я выпустил тебя. Мог попытаться помешать мне разделаться с охранником – вдруг бы он смог вырваться и выстрелить? Но тебе очень хотелось посмотреть на «интересный случай». Извини, третьего шанса не будет.
До Лийтэ доходит, его лицо искажается ужасом.
- Прекрати! Отвяжи меня немедленно! – вопит он.
- Увы, уже не умею. А умел бы – не стал. Приятного небытия.
- Ты… ты монстр! – кричит он мне в спину, когда я вновь поворачиваюсь к двери. – Ты не научная находка, ты просто какая-то ошибка – весь, целиком! Какой-то сбой, глюк!
- Хм, - говорю я не оборачиваясь, - может быть, ты и прав. Может быть, я даже использую это как свое новое имя. Или нет.
Он кричит еще что-то, но я уже не слушаю, я опускаюсь на антигравах к люку. Дверь шаттла закрывается за мной. Стоя возле входа, смотрю, как шаттл, повисев немного, разворачивается и начинает удаляться, быстро набирая высоту. Когда он достигнет высшей точки, то устремится вертикально вниз. Конечно, при желании, они разберутся в том, что среди рассеянных мелких обломков нет моих. Но если повезет, не станут разбираться слишком тщательно, да и какое-то время это займет...
На люке нет никакой хитрой блокировки, достаточно простой команды. Пока подъемник везет меня вниз, я планирую ближайшие действия. Заряда хватит, чтобы добраться до ближайшего тайного убежища для скрывающихся беглецов вроде меня. В свое время мы со Свайром позаботились об этом – и не только в своем секторе. А потом… будет потом. Судя по всему, наступают горячие времена, и, возможно, я сыграю свою тему в этом грозном концерте. Хотя бы ради памяти об Иртрайне…

Вот зачем трансформерам в комиксах и некоторых мультиках зубы и язык? Нет, если обозвать первое дентами или дентопластинами, а второе глоссой понятнее не станет =) Существо, которое не ест и не артикулирует звуки при помощи регулирования потока воздуха сложным специальным аппаратом, включающим в себя язык, зубы и всякие там альвеолы, а синтезирует их электронным образом, может иметь зубы и язык только... для красоты. Причем, красоты с человеческой точки зрения. Для самого киберсущества совершенно нефункциональные прибамбасы вряд ли могут выглядеть красивыми. Можно, конечно, так же спросить, зачем трансформеру нос. В одном известном сериале решили, что незачем и убрали его. Вышло странненько. Нос, глаза с подвижным контуром и чем-то вроде бровей и рот - все же части архитектуры человекоподобного лица, и раз уж трансформеры явно созданы кем-то по образу и подобию гуманоидов, то и это сохранено. Губы могут выражать эмоции, а также симулировать артикуляцию речи, чтобы ТФ не стоял во время разговора, как Ваня у ворот. Но вот зубы, которым нечего жевать и болтающася во рту штуковина (непонятно из чего сделанная) это, извините, смешно. Чтобы выразить злость, вовсе не обязательно оскаливаться, это просто вопрос мастерства (или лени) художника. 
Нет, зачем это все в слэшных фанфиках, рассказывать не нужно. Догадываюсь =)

Нет, похоже на сей раз "Анимейтед" мне тоже не вывезти. Все эти не только "роботовские", но и "автомобильные" шуточки изрядно раздражают. Нет, я, конечно помню "Остуди карбюратор, Медея" и все такое прочее из Г1, но это еще не все. Параллельно с этим парадоксально еще и очеловечивание присутствует. "Старые раны" у Рэтчета, Арси, ужасно страдающая из-за оторванной ножки - это, конечно, трогательно, но неправдоподобно. Да на эту ножку никто, включая пострадавшую, и внимания бы не обратил, не то что ремонтировать на месте (а как и зачем, собственно?). Бери в охапку и тащи, если сама прыгать или уползать почему-то не может.

Ну, привет, человек али кибертронец с наглухо закрытым личиком. Ничего, и не таких видали, и сами... того, слегка. Располагайтесь, читайте что хотите. Вдруг даже интересное найдете?

А параллельно со всякими мрачностями я потихоньку пересматриваю Анимейтед. Прайм, конечно, с его губками кошелечком очень умилен, да и вообще вся эта бригада попаданцев в герои прекрасна, а уж Сентинел, которому предстоит раскрыться во вей "красе"...
Смущает только педалирование "роботности" - "ты на это не запрограммирован", "одним сервопрводом на свалке" и так далее. Нет, как пародия очень ничего, но дальше ведь пойдут и более серьезные ситуации, и смерти...
А насчет Старскрима хочется спросить словами Булгакова: "Но позвольте, как же он служил в очистке?!" Подчиненного достаточно высокого ранга, который способен запросто и на ровном месте прилепить на спину шефу бомбу, до сих пор не раскусили и не ликвидировали? В Г1 Скрим все же творил фигню в основном импульсивно.