Он никогда не боялся смерти, она всегда была ему другом и товарищем. В конце концов, он с самого начала был мертворожденным и с самого начала - воином, не так ли? К тому же он знал, что однажды обязательно умрет, рано или поздно. Скорее рано, чем поздно – отсрочка не может длиться бесконечно. Он не вычеркнут из Списка, просто особо помечен. Иногда, в очередной раз сверяя Список, он натыкался на свое имя – вернее, старую кличку, и еще несколько, в скобках - и эту отметку. И всегда улыбался.

читать дальшеСмерть почему-то медлила. Когда он думал, что превратился в бесполезный кусок металла, ему показалось, что вот он – тот самый момент. Какие еще могут быть варианты, раз его служба окончена? Конечно, это было жалкое маловерие, ничто иное. Только Божество и самый последовательный проводник Его воли могли решать, когда и как все закончится и начнется… что-то другое. Когда он понял, что еще может служить, он испытал невыразимое счастье. Прошлое – слишком заурядное и плоское - окончательно осталось позади. Но он еще острее стал чувствовать, что завершение его пути близко. С него словно бы спало все лишнее, будто ржавая короста –пестрые картинки перед глазами, ощущение скорости, ветер на обшивке, ловкие стремительные движения. Всего лишь поводы для гордыни и ненужная суета. Теперь он был словно оголенный провод под напряжением – смертоносный, но и хрупкий. Это было недолгое вступление перед короткой вспышкой и бесконечным послеискрием, прекрасным и ужасным одновременно, словно замедленный и продленный в вечности взрыв.
Нет, он вовсе не утратил вкуса к жизни, ведь жизнь и смерть – две половинки одного целого. Азарт охоты, скольжение в потоках информации, где каждый байт – ячейка в неотвратимо сплетающейся ловчей сити, восхитительная огненная стихия боя… Даже в скучноватых паузах, когда «Мирной Тирании» был нужен ремонт и пополнение запасов, была своя прелесть. И все же он ни на миг не забывал о главном – о скорой и чудесной встрече.
Однажды, совсем недавно, ему померещилось, что это уже происходит, что его позвали. Но показалось только на долю мгновения. Хватка, сомкнувшаяся на его искре, была чуждой, неправильной, слишком грубой и… пустой. За ней не было присутствия Бога, не было вообще ничего. Тогда он впервые испугался.
И вот теперь – снова. Неправильно, нелепо! Хотя именно так все и должно было закончиться. Ему было это обещано. «Запомни хорошенько – одна серьезная ошибка, и я сам приведу приговор в исполнение». Тогда он только спокойно кивнул. И вот – он ошибся. Все, что происходило с момента как они оказались на этой нелепой планете, было одной сплошной ошибкой. Те выстрелы, когда Вос был у него в руках… Обычно, когда они с Восом вместе сеяли смерть, он чувствовал удивительное воодушевление, почти экстаз. Но на этот раз каждый выстрел, попадающий в цель, словно бы отрывал кусок от его искры. Тот странный меха оказался на удивление живучим, и он успел проклясть все на свете, пока это не кончилось. А потом пришла тоска. Тяжелая, липкая, засасывающая, словно масляные болота Симанзи. Необъяснимая. Он просто чувствовал, что случилась какая-то ужасная, непоправимая беда. С того момента он плохо соображал, что происходит вокруг. Что-то делал, выполнял какие-то приказы, даже сам командовал, а внутри рос воющий ужас. Только когда его рука касалась гривы Пета или тот прижимался к его ноге, разум ненадолго возвращался. Но Пета забрали… А потом командир забрал его жизнь, и в этом была такая же бессмысленная пустота, как в том непонятном… сбое? нападении? Рука командира больше не была рукой Бога. В миг сокрушительной боли он почувствовал, что его Божества больше не было… нигде. Словно бы Мортилус… умер. Но разве может умереть Смерть?
…Он давно привык к темноте, она была даже уютной и не совсем темной, в ней то и дело мелькали разноцветные вспышки паразитных импульсов. Это была его собственная маленькая Вселенная, невидимая больше никому, он был в ней свой, был дома. Но сейчас темнота пугала, вселяла отчаяние. Разве послеискрие не должно быть каким-то другим? Что если он проклят, навсегда заперт в этом темном бесформенном нигде? Его другие чувства, всегда приходившие на помощь, теперь молчали. Ну, конечно, ведь у него больше не было корпуса, да и искры тоже. Через какое-то время… вот времени тут точно не должно было быть, но оно было, и это беспокоило, словно залезшая под броню кремниевая многоножка… через невыносимо тягучие минуты или часы он понял, что больше не может так. Нужно попробовать выбраться, пробиться – куда угодно – пусть даже в ад или полное ничто безбожников. Командир часто говорил, что не верит ни в каких Богов… Что ж, зато Мортилус верил в Тарна. Еще как верил! Он, Каон, чувствовал это… раньше. Теперь он не чувствовал ничего. Не было ничего, за что он мог бы ухватиться.
«Протяни мне руку, протяни… если Ты существуешь…»
Чего он мог ждать в ответ на такое ужасное кощунство? Чего угодно, лишь бы не продолжалось это сводящее с ума глухое молчание. То, что от него осталось, натянулось до предела… а потом и за все пределы. И он услышал. Не голос, не приказ, просто пришло ясное знание. Такое бывало с ним раньше, когда ему очень нужно было что-то увидеть или понять, и это появлялось перед ним, словно на внутреннем экране. Картинки, увиденные не глазами, информация, которой не было в файлах, умения, которым он никогда не учился. Тарн как-то сказал, что он, Каон, особенный, аутлаер когнитивного класса. Сказал, что знал когда-то одного немного похожего, и голос его при этом прозвучал очень странно. Каон тогда только внутренне усмехнулся. Мертворожденные, «холодные», не могут быть аутлаерами точно так же, как не могут иметь зеленую искру. Просто его Бог иногда  говорит с ним, вот и все.
Ужас и невыразимое счастье в дикой смеси захлестнули его сознание. Теперь он знал - Боги не умирают, но изменяются. То, что они совершили на планете, не было преступлением – так должно было случиться: время пришло... Это было… просто что-то вроде уборки. Грядет новая эпоха, и ему, Каону, доверено сыграть в ее наступлении свою роль, не самую главную – но важную. Большего он и не смел желать, как и не просил показать ему больше, чем ему уже позволили узнать.
Темнота перестала быть пугающей неизвестностью, стала привычной. Он начал слышать звуки – ровное гудение, ритмичные пощелкивания и попискивания приборов – очень знакомые. И почувствовал боль – несильную, как обычно бывает после ремонта, то, что несложно игнорировать, если ты создан для боя, а отдыхать некогда. Кратко прогнал диагностику… гадость какая! Что там его головой – в мяч играли? Что ж, он не Бог, придется дальше жить с этим корпусом и этим дважды битым, но недобитым мозговым модулем.
Он уже думал, не начать ли взламывать эту дурацкую коробку, которая вроде бы спасла ему жизнь (и кто только догадался засунуть его сюда? Наверное, мелкая, кому ж еще), но теперь только мешала. Сперва попробовать виртуально, а не получится – и физически, потому что времени совсем мало – он это тоже знал, как и много другое. Но тут он почувствовал, что крышка медблока медленно открывается…***
Планета фонила. Волновой шум создавали не только цветы, которые были повсюду и их странное пульсирующее излучение сбивало с толку, как и в первый раз. Была еще мощная эманация смерти, которую, похоже, мог чувствовать только он, но всегда безошибочно. Здесь убивали и умирали, совсем недавно. Он, наверное, мог бы разобраться, сколько именно безжизненных корпусов рассеяно внизу, но это было ни к чему. Его интересовало другое – горячее пятно, которое сияло в его внутренних датчиках, как новорожденная звезда. Здесь был дикий коктейль излучений – как ни странно, ни одно из них не было по-настоящему опасным, но попытки засечь жизненные метки не привели ни к чему. Следов смерти, впрочем, тоже не ощущалось. Что бы тут ни произошло – он лишь в общих чертах представлял себе, что именно – внутри этого адского круга никто не умер. Это совпадало с тем, что ему было показано. Теперь оставалось главное – найти и забрать то, за чем он пришел. И нужно было очень спешить, потому что в глубине планеты притаилась неотвратимая угроза. Сканеры шаттла безошибочно опознали геобомбу неизвестной конструкции. Разрядить дистанционно – ни единого шанса.
Он опустил суденышко совсем рядом с небольшим, но глубоким оплавленным котлованом – таким это место представало с поверхности. У шаттла была хорошая стелс-система, и Каон не стал отключать ее, выбираясь наружу. Он и на себя навесил мобильное маскировочное устройство – автоботы были еще здесь и совсем рядом.
Руки-ноги все еще слушались плохо, и это могло все испортить, но он запретил себе думать об этом. У него теоретически оставались элементы второго – летающего – альтмода, но он не знал, сможет ли он их как-то использовать, да и вообще трансформироваться. Лучше и не пробовать, грузовая лебедка шаттла куда надежнее. Лишь бы трос не расплавился – место все еще излучало ужасный жар.
Кроме контейнера для искры он прихватил с борта и другой, побольше, первый, что попался под руку, и кое-какие инструменты. Если он все понял правильно, это пригодится.
Стенки полукруглой ямы к счастью, уже начали остывать и были твердыми и гладкими, как стекло, так что он просто соскользнул на дно, слегка подтормаживая механизмом. Могла ли живая искра сохраниться среди стихии, которая бушевала здесь совсем недавно? Дурацкий вопрос, сказал он себе. Начать с того, что живая искра не может сохраниться без камеры искры или контейнера с фотонными кристаллами. Если то, что он увидел, не было бредом и галлюцинацией поврежденного мозга, то это чудо, а чудеса не имеют ничего общего с логикой и наукой.
Излучения слепили внутренние датчики, полагаться приходилось только на примитивную эхолокацию. Можно ли так обнаружить искру? Он пытался снова и снова, но не мог увидеть ничего. Не на ощупь же искать! А почему бы и нет? Если искра здесь, то она в центре воронки, на самом дне. Можно ли понять, что вот она, здесь, даже прикоснувшись? Не попробуешь – не узнаешь. Он запрещал себе даже думать о том, что вся эта затея была погоней за призраком. Но знал, что если вдруг ничего не найдет… то просто останется в этой могиле, старый дурак. Геобомба сработает совсем скоро…
Он опустился на четвереньки и начал ощупывать все вокруг. Ближе к центру оплавленный грунт сменился горячим металлом. Он не мог понять, был ли это металл, что скрывался под слоем слежавшейся космической пыли – планета на самом деле была металлической, как Кибертрон и его луны – или что-то другое. А в самом центре…
Это был небольшой, упругий, слегка пульсирующий шар, способный уместиться в ладонях. Удивительно, что такой маленький, Каону казалось, что искра должна быть больше, да и ощущаться как-то иначе. Это было больше похоже на плотную капсулу из какого-то силового поля. Не важно, сказал он себе. Больше здесь все равно ничего нет, так что вряд ли это что-то другое, не будь маловерным!
В тот момент как он одной рукой раскрыл контейтер, в другую его руку словно бы ударили мириады щекочущих и обжигающих пальцы лучей. Плотная капсула исчезла, теперь в его руке было что-то одновременно и материальное, и эфемерное. Он едва не позволил этим странным ощущениям отвлечь себя, но тут же опомнился, опустил находку в контейнер и плотно закрыл крышку. Похоже, искру и впрямь защищало какое-то поле, а теперь оно растаяло. Он едва не опоздал! Уже потянувшись к выключателю лебедки, он вслух выругал себя за забывчивость. Вынув резак, он быстро стал собирать в другой контейнер куски металла со дна воронки, то и дело роняя инструмент из непослушных пальцев и тихо ругаясь…
…Шаттл только успел покинуть орбиту планеты, когда в кабине затрещал тревожный сигнал. Каон долго сидел неподвижно, осмысливая информацию с датчиков кораблика. Планета исчезла. Яркая вспышка – и все. Ни излучения, ни разлетающихся обломков. Еще одно непонятное чудо… которое его не касается.
Под его рукой лежал контейнер с искрой. Он не мог сказать, какого она цвета, но был уверен – зеленая. Его вздрагивающие пальцы тихонько поглаживали крышку. Ну вот, командир, все хорошо. Все правильно. Ты хотел меня убить и у тебя почти получилось. А потом убился сам – и тоже почти. Так что можно считать, что этот вопрос исчерпан. Закрыли тему, да? И Списка больше не существует, и всяких разных отметок в нем. Есть дела поважнее. Понять бы еще, что там с ребятами и с Мегатроном, и куда делась эта шаркова планета, и что она была вообще такое, но все это потом… потом. Когда мы сможем поговорить…
Ему было наконец-то спокойно. Наконец-то он чувствовал, что его Бог снова где-то рядом. Сейчас у него не было губ, но Каон знал, что улыбается.

я ребёнок, вышедший из-под надзора,
нескладное существо, у которого будто нет тела.
на самом деле тело моё –
это не то, о чём вы могли бы подумать.

а вы вообще умеете думать?
кто вы такие, столпившиеся у моей постели?
я не открою вам ни единой тайны,
я завяжу в узелок всё самое ценное
и уйду под кровать – жить к монстру.

он хотя бы не будет спрашивать меня
под прицелом, о чём я думаю, –
ведь он и так знает, что я умею.
я – ребёнок, вышедший за пределы
бессмысленного контроля и пустой опеки.