Нашел в процессе разборки всяких бумажек и странных артефактов.
![](https://content.foto.my.mail.ru/list/sudboplet/1/h-200.jpg)
![](https://content.foto.my.mail.ru/list/sudboplet/1/h-201.jpg)
У него больше не было шрамов. Совсем. Он даже сперва не поверил зеркалу и провел пальцами по левой стороне лица. Нет, все верно, пластичный металл был непривычно ровным и гладким. Пожалуй, он удивился этому даже больше, чем тому, что у него снова есть лицо и пальцы. Он всегда был уверен, что если вдруг Послеискрие существует и там сохраняется какое-то подобие корпуса, шрамы даже тогда останутся при нем. Но он ошибся – он все еще по эту сторону, как ни странно, а вот они исчезли. Это не было единственным изменением – например, золотой Знак тоже исчез, и при этом словно бы растекся по грудной пластине – часть ее теперь была золотистой, и вообще этого цвета на его корпусе заметно прибавилось – поди пойми, почему. «Так захотела твоя искра» - как будто от этого что-то становится понятнее! Привыкнуть к таким пустякам будет несложно. Но вот шрамы…
читать дальше
Бессюжетка, персонаж ноунейм и даже ветка вселенной неопределенная. Но это и не важно.
Двигаться нужно с осторожностью. Раньше лестница шла между прозрачной обшивкой башни и стеной, но теперь обшивка почти всюду осыпалась кусками, а там, где сохранилась – еле держится. Она была прочной – даже нарочно не пробьешь, но по ней в тот раз били не кулаками… Здесь обычно никто не ходит, даже несмотря на то, что лифты давно не действуют, а их шахты, как и прочие внутренние помещения, забиты всяким хламом и обломками – о происхождении некоторых задумываться не хочется. Одно время это место облюбовали самоубийцы, но их давно не видно, должно быть, все, кто хотел, уже свели счеты с жизнью, остались только самые упрямые – вроде меня. У них у всех есть свои дела – надо же как-то выживать. Забавно, но я о выживании никогда особо не думал, мне просто как-то всегда везло.
Я поднимаюсь сюда каждый день. Во многих местах ступени тоже осыпались, но я постепенно заделывал прорехи чем попало – некрасиво, зато ходить можно. Заодно и скобы устроил, чтобы придерживаться одной рукой, когда идешь и смотришь вниз – на город. Ну, как – на город? На то, что им когда-то было. Целых зданий почти не осталось, особенно высоких, в центре. Так, островками по окраинам, как разломанное кольцо. А посередине – вот эта башня. Странно, что ее не стерло до основания, как остальные. Может, из-за особой прочности, ведь здесь всегда собирались толпы народу – внутри были разные увеселительные заведения, концертные залы, музеи, игровые площадки. Строили так, чтобы точно без аварий. А может, ей тоже просто повезло.
Города нет. Но это не важно. Потому что, когда я смотрю на него, медленно поднимаясь по лестнице, он возникает вновь. Это несложно – вызывать из памяти картинки и расставлять по местам, так, чтобы они потом там и оставались, даже если отвернешься. Я всегда это умел – архитектору ведь это необходимо. В один миг выстраивать здания, которых еще нет или воссоздавать те, что были. Сейчас, двигаясь по лестнице вокруг башни, я снова строю город. Город, в котором прожил всю жизнь и который знаю до последней тротуарной плитки. Он вырастает постепенно, так, как открывался мне очень давно, когда я прогуливался здесь, неторопливо поднимаясь, слушая приятную музыку и гул голосов изнутри, иногда пропуская тех, кто, смеясь, пробегал мимо. Когда я добираюсь до верха, он уже весь лежит передо мной – невыразимо прекрасный и сверкающий.
Ну, не совсем до верха и не совсем весь – башня все же не полностью уцелела, примерно две трети, и с давно обрушившейся вниз панорамной площадки я, конечно, мог бы «увидеть» больше. Но и так хорошо – от добра ведь добра не ищут! Я стою здесь, наверху, на сооруженном из хлама небольшом возвышении, и наслаждаюсь видом. Не очень долго, не больше часа. Потом начинаю спускаться вниз. Я знаю, что когда я окажусь там, внизу, город исчезнет. Вокруг будут только руины, завалы из разломанных и оплавленных плит, в которых тут и там проделаны лазы, туннели, устроены даже подобия жилищ, иногда обитаемые – жизнь не сдается. А значит и я не сдамся.
Я знаю, однажды город вернется – такой, как был или еще лучше. И ради этого мне больше не нужно будет подниматься по лестнице в опустевшей башне.
Он, кажется, уже в десятый раз перечитывал одну и ту же строчку на датападе. Глифы были отчетливыми, как обычно, но смысл их упорно ускользал. Что-то про поставки руды с астероида…как его там… А, шарк с ним, с астероидом. На сообщении не было пометки о срочности, а значит, шахта не взорвалась и астероид не провалился во внезапную черную дыру. Обычный отчет, которыми был завален его стол и забиты диски компьютера.
Он бросил проклятый датапад на стол. Что ж, приходится признать – ему действительно нужен отдых. В последнее время он вообще забыл, что значит это слово. Да если бы он мог обходиться без подзарядки, то и как выглядит его комната и платформа мог бы забыть! Проклятые дела не оставляли ни минуты покоя. Не было времени даже на то, чтобы прокатиться по городу, а о том, чтобы заняться, наконец, восстановлением оптики нечего было даже и думать. Он и так уже совершил настоящее преступление – отключил на время все линии связи, кроме одной, экстренной, о которой знала всего лишь парочка самых вымуштрованных подчиненных…
И словно бы в ответ на его мысли прогудел сигнал коммуникатора. Он едва не подпрыгнул в кресле и с проклятием схватил девайс.
читать дальше
Получился не совсем драббл, а микрорассказик, ну и ладно. Все равно до тысячи. Опять загадочный кусочек истории без начала и конца, но хоть так может потихоньку сложится =)
Он до сих пор не знал, что обо всем этом думать. Иногда ему казалось, что он попал внутрь какого-то несмешного анекдота или логической загадки, которыми часто развлекаются вместо анекдотов те, кто считают себя интеллектуалами не только по классу. Трепан вот очень любил такое – позаковыристее, с полным комплектом подвохов и ловушек, в которые редко удавалось не попасться, а если уж попался, то от язвительных улыбочек и напоминаний долго проходу не будет…
Он ведь должен быть счастлив – совершенно и абсолютно счастлив! И порой так и было – в моменты упоительного отсутствия мыслей, когда Вселенная сужалась до них двоих с Ревайндом и одновременно становилась вдвойне бесконечной, если можно так сказать. Логика? Да какая к шаркам логика! Но эти минуты рано или поздно заканчивались. И возвращались вопросы.
Ну вот такой вопрос, например – кто из них двоих… настоящий? Ему много раз говорили, что этот вопрос не имеет смысла, что настоящие, абсолютно и несомненно настоящие, они оба. И что лучше не стоит об этом чересчур задумываться. Но он не мог. Он же видел как погиб Ревайнд – его Ревайнд. А Ревайнд, который с ним сейчас, видел его, Хрома, смерть. И в то же время – он точно это знал – ничего в их чувствах и восхитительном растворении друг в друге, когда они вместе, не изменилось. Да что там, они стали даже ближе, словно два кусочка головоломки, которая была плоской и ограниченной, а теперь замкнулась в кольцо – еще один выступ, еще одна выемка. И все же… что-то в этом было не так.
Он ведь так и не смог понять, искупил ли свою вину. Тогда, у захлопнувшегося шлюза, его удержала от того, чтобы угаснуть, мысль, что это и есть возмездие, которое он заслужил за все, что натворил в свой дурацкой жизни, а значит, было бы слишком просто и трусливо вот так вот от него ускользнуть. И вот теперь… Значит ли это, что он прощен, а окончательное возмездие принял на себя тот, другой? Но… разве это считается? Ведь это же случилось не с ним. Или?..
Так и с ума сойти недолго, сказал он себе как-то раз. Сдаться бесполезным грузом на руки Рангу или его коллегам на Кибертроне – вот уж чудесный финал, ничего не скажешь! Покончить с этим бегом по порочному кругу можно только одним способом: свести счеты со своим проклятым прошлым еще раз – самому, в этой реальности, а не в ее нелепом дубликате. Рано или поздно случай представится и тогда… Тогда, наконец, все точно станет по-настоящему!
Коммуникатор был громоздкий, неудобный, старенький и иногда глючил. Она часто вспоминала тот день, когда командир отдал его ей. Наверное, откопал где-то на полках в своей каюте – очень странных полках, вроде бы содержавшихся в идеальном порядке, но забитых совершенно случайными с виду вещами, многие из которых, на ее взгляд, давно пора было выкинуть. В подарке не было ничего романтического и личного – просто забота о самом слабом и маленьком члене команды. Он вкратце показал, как им пользоваться, в случае чего – перевести в режим воспроизведения, и тогда запись начнет проигрываться от нажатия любой кнопки, и даже сама собой, если коммуникатор окажется в чужих руках. Еще он сказал, что для нее самой запись совершенно безопасна, но она так ни разу ее и не прослушала. Сперва было незачем, а потом…
Там, дома, в давно казавшиеся глупой сказкой мирные времена, одно время существовало забавное поветрие – некоторые таскали на цепочке на груди маленькие прозрачные сосуды со светящимися разноцветными кремниевыми созданиями внутри – для красоты и на счастье. Существа практически не нуждались в пище, и баночки не открывали – иначе родная для светяшек атмосфера улетучивалась, и они умирали и гасли. Тогда эта мода казалась ей смешной ерундой. А вот теперь у нее мелькала странная мысль, что стоит ей включить запись, как голос, вырвавшись из неказистой клетки, умрет, и она останется с пустым глупым куском электронного хлама в руках. Нет, конечно же, нет – техника так не работает. И все же она так и не решилась, хотя порой так хотелось снова услышать этот голос – до дрожи в руках, до желания завыть. Иногда, когда никто не видел, она осторожно и с нежностью поглаживала уродливую железяку, как когда-то Каон загривок урчащего Пета, и ей казалось, что она чувствует под пальцами живое тепло.
То, что обитало там, внутри, не было безобидным и милым кусочком жизни, это была смерть – чья-то, а может, и ее собственная. Разве она не потеряла право на его защиту? Разве она не… предательница? «Предатель – гораздо хуже врага» - он часто говорил это. Однажды она решила – ради себя она никогда не воспользуется его подарком, даже на краю гибели или если ей вдруг надоест жить. Разве что помощь будет нужна кому-то еще. А пока…
Пусть это будет просто ее талисман.
Памятник таинственно мерцает. Мягко светятся флаконы возле постамента. Больше ничего светлого в унылой сцене нет, даже яркие краски топчущихся группками и поодиночке у подножия мехов словно бы выцвели.
- Отвратительно! Все сильнее жалею, что согласился на эту авантюру. В жизни не думал писать дурацкое завещание, но теперь напишу. Из одного пункта: «Никогда! Никаких! Памятников!»
- Расслабься. Это же весьма забавно, согласись. Было бы куда хуже, если бы ты оказался там… внутри. Небось, пришлось бы лежать на смертном одре и видеть эти же унылые физиономии вокруг. Или смотреть на чей-нибудь другой памятник. Например – Дрифта.
- Вот же урод моральный! Так и знал, что ты его все еще ненавидишь! Если только…
- Глупости. Мы же с ним недавно вполне мило общались. Интересно было наблюдать, как он борется со своими конечностями – верхние очень хотели схватиться за мечи, нижние – удрать. Но он справился – ради тебя, полагаю.
- И тем сильнее мне хочется это прекратить.
- Оно и так скоро закончится. Ваш гений сказал – не больше часа. Кстати, ему самому досталось едва ли не хуже всех. Этот чемоданчик… хм.
- Да уж. Кажется, я впервые поверил, что все честно – сам он бы вряд ли такое себе придумал. Похоже, у него какая-то подсознательная фиксация на чемоданчиках… Ну, вот скажи мне, почему все так… мерзко? Уж насколько я считал себя циником…
- Ты? Тебе просто не приходилось видеть настоящих циников. По сравнению с некоторыми ты законченный романтик. Как и большинство вашей братии.
- Прекрати болтать, а? Даже если у тебя это компульсивное, все равно – заткнись!
- Но ты вроде бы задал вопрос…
- Забудь. Не вопрос это был. Просто гнусно, вот и все. Как будто наблюдаешь… угасание. И не можешь ничего сделать…
- А вот тут ты ошибаешься. Можешь. Точнее, мы все вместе можем – хотя бы попробовать. Ведь, если верить этому прогнозу, им – и всем нам вообще – особо нечего терять.
Бело-красный медик несколько долгих секунд смотрит на большой экран, потом поворачивается к длинному ряду платформ, на который указывает неподвижная, как замершая стрелка неумолимого прибора рука широкоплечего черно-фиолетово-золотого меха. Вглядывается в спокойные спящие лица, скользит взглядом по кабелям, протянутым к перемигивающейся огоньками темной колонне в углу. И медленно кивает.