Тема вампиров в западной культуре начиная  конца 19 века такая же неумирающая, как сами вампиры. Но это не значит, что со временем их образ не менялся. Постепенно из олицетворения Зла и всепоглощающей Тьмы они незаметно трансформировались сперва в пусть и опасное, но очень притягательное и соблазнительное олицетворение Тьмы, затем – в сексуальную икону, а потом, параллельно, во всего лишь одну из фэнтезийных «рас», с некоторыми представителями которой вполне можно дружить и заводить романтические отношения, или в пародийные и совершенно нестрашные фигуры, персонажей детских передач и комедий. Попытки вернуть все к изначальному архетипу или хотя бы усомниться в сложившемся образе благородных или забавных вампиров были, но не слишком заметные на общем фоне.
читать дальшеВ этом плане ремейк культового немого фильма Фридриха Вильгельма Мурнау Носферату, осуществленный Робертом Эггерсом, - что-то вроде маленькой консервативной революции. Во-первых,  это даже более явное обращение к первоисточнику, чем в оригинальном фильме – граф Орлок Эггерса выглядит не абстрактным уродцем в сюртуке, а настоящим Дракулой – с вислыми усами, чубом и в древней одежде с меховым воротником. Это древнее зло не пытается следовать современной моде и даже, пожалуй, сочло бы такую идею оскорбительной для себя. Во-вторых, вампир хоть и одержим темной сексуальной страстью и способен соблазнять, но в сугубо извращенном плане – он уродлив, отвратителен и выглядит так, как положено выглядеть ходячему мертвецу: с прогнившими затылком и спиной (известный фольклорный мотив, когда нежить выглядит нормально, а порой и привлекательно спереди, но полусгнившей, а то и вовсе пустой со спины). Если Орлок Мурнау хотя бы прилично одет даже в гробу и во время своих нападений, то эта версия кровопийцы предстает воистину без прикрас.
Ну и, наконец, новый фильм Носферату с куда большим правом мог бы иметь подзаголовок Симфония ужаса, так как всей свой стилистикой воспроизводит горячечный кошмар, который мог бы привидеться чумному. Томас во время ужина, как ни старается, не может разглядеть своего страшного визави, тот маячит где-то на краю его болезненно сузившегося восприятия. Точно так же и почти весь фильм камера словно не может сконцентрироваться на одной точке, а проскальзывает, создавая ощущение зыбкого морока, лишь иногда сменяющегося непродолжительными просветлениями, моментами «ложного благополучия» посреди болезни.
Но, как ни парадоксально, при внешнем возвращении к корням, к образу вампира как однозначного зла и к жанру ужаса без малейшего оттенка романизации, Носферату Эггерса – очень современный фильм. В начале XX века наука внушала человечеству куда больше надежд, чем опасений, хотя еще одна знаковая и пророческая книга, Франкенштейн, была уже давно написана. Теперь же все иначе, и к рациональному просвещенному разуму, претендовавшему на то, чтобы пролить холодный свет лабораторных ламп на все тайны природы, накопилось слишком много разочарованных вопросов, а мистицизм – одновременно с упадком традиционных религий – заметно поднял голову.
Именно потому столько внимания уделено агрессивному неверию Фридриха, которое приводит всю его такую счастливую семью, словно сошедшую с рождественской открытки, и его самого к гибели. При этом их не спасает ни рационализм Фридриха, ни наивная, бытовая вера его жены. Профессор же Бульвер, который в оригинальном фильме был добропорядочным просвещенным естествоиспытателем, у Эггерса превращается в изгоя научного мира, сменившего химию на алхимию, а изучение законов природы на мистические штудии.
Самую же разительную трансформацию претерпел образ Эллен. Из чистого, светлого и невинного существа она превращается в носительницу природного женского начала, тоже весьма темного и страстного, в потенциальную ведьму или жрицу отнюдь не благостной Богини. Именно переизбыток ее природной, первобытной силы в свое время пробудил спавшего вампира и заставил изнывать от смеси голода и страсти. Жертва Эллен – это не жертва святой, а искупление собственного невольного греха и одновременно – торжество Жизни, в отнюдь не благостной ее форме, победа естества над противоестественным. Смерть сама по себе не противоестественна, она лишь обратная сторона Жизни, противоестественна ходячая нежить. Потому Орлок и не развеивается и не сгорает, а остается лежать полусгнившим трупом – символом восторжествовавшего природного порядка: мертвое к мертвому, прах к праху.
Как ни странно, мужские персонажи фильма – Томас и профессор Бульвер – далеко не столь пассивны, как можно было бы ожидать от современного кино. В оригинальном фильме их прототипы были даже куда более бесполезны. Томас готов сразиться с вампиром, и, хотя терпит фиаско,  все же уничтожает его прислужника Кнока, а профессор выступает наставником Эллен, помогает ей осознать свою сущность и «направляет на цель».
Фильм Ноферату Роберта Эггерса – это возвращение к теме бескомпромиссной борьбы с однозначным  Злом, правда, не с христианской, а с эзотерической точки зрения. Света, пожалуй, в этой системе в чистом виде нет, между собой сталкиваются две «ночные» силы, созидательная и разрушительная, дающая – и грубо отнимающая. Вероятно, в наши дни другим обращение к вампирской классике и не могло быть.