Ари просыпается резко и сразу – как всегда. И тут же вспоминает – ему опять снилось солнце. Он знает – еще пара ударов пульса, и воспоминание растворится, исчезнет, протечет быстрой водой между пальцев. Так всегда бывает. Вроде только что чувствовал всей кожей это тепло – совсем не такое, как бывает, когда прислонишься к одной из мертвых-но-живых штук Исчезнувших. Вроде как только что чувствовал и еще что-то, то для чего нет названия, есть только смутная тоска, пронзающая до самых пяток… и все. Ничего нет. Можно еще полежать на жестком ложе, пытаясь поймать ускользающую мечту, но тогда непременно почувствуешь крепкий удар под ребра и шипение Кагу – вставай, бесполезный недоросток, и почему тебя еще не удавили!

Ха! Болтай, болтай, никто его не удавит. Кто тогда будет ходить за многолапыми, скажите на милость? Кто лучше Ари знает, как двигаться,как звучать и чем натереться, чтобы страшные многолапые приняли его за своего?

В руках – тяжелая миска, сделанная когда-то Исчезнувшими. Ари принюхивается, запускает в миску руку. Обычная смесь из грибов, мха и влажных кусков рубленого мяса. Ари пытается вспомнить, не погибал ли кто в последнее время, не был ли сочтен бесполезным. Вроде бы нет. И на нюх мясо отдает резким и едким. Многолапые не брезгуют своими… вот и ладно.

Засов на дверце загона привычно ложится под руку. Ари загодя начинает по-особому прищелкивать языком и пальцами левой руки. Входит медленно, осторожно. Главное – не делать резких движений. Медленно ставит миску на землю, ждет. Прохладное, гладкое толкает в бедро, пряный запах почти приятен – это значит, что многолапый настроен дружелюбно. Щекотное прикосновение с другой стороны – лапы, способные раздирать плоть, сейчас ласковы и бережны. Жвалы слегка прихватывают кожу, но не пытаются прокусить. Ари смеется – негромко, чтобы никто не услышал. Взрослые не любят смеха и сами никогда не смеются. Его рука нащупывает голову многолапого – прохладные гладкие пластинки с острыми выступами и гранями. Красивые… Доспехи, которые носит Кагу, тоже красивые, но чего-то в них не хватает, хотя они сделаны из панцирей многолапых. Ари кажется, что он знает, как делать красивое. Или узнает однажды.

Многолапый тычется гладким, чуть ребристым лбом ему в ладонь. Пожелай он, Ари, оторвать ему голову – зверь не станет сопротивляться. Только живые многолапые нравятся ему куда больше мертвых. Убийство – это для Кагу. А что еще остается Кагу, если звери его не любят? Однажды так плюнули ядом, что он стал почти бесполезным. Вечно кашляет, приставлен к недоросткам, ну, и пойманных многолапых забивает, когда нужно. Небольшого ума дело – они же шумные – скрипят, шипят, щелкают, знай, стреляй сквозь щели в загоне – не промахнешься.

Ари запирает загон, садится, прислонясь к холодному. шершавому камню. Есть еще немного времени, чтобы посидеть и подумать. Скоро Кагу опять найдет его и приставит к делу. Ари мечтает, что его пошлют делать еду. Может быть, там снова будет Мирс. Она так пахнет, что мысли путаются, будто липкие нити, которыми многолапые оплетают кладку, и становится так хорошо и тепло, как в самом прекрасном сне. Ари надеется, что Мирс случайно прикоснется к его руке, потянувшись за грибом или еще за чем-нибудь. Он надеется, что будет чувствовать ее запах и тепло ее тела долго-долго, пока Кагу не скажет, что пришло время отдыха.

А потом он уснет, и ему опять приснится солнце.