Он всегда завидовал тем, кто мог сказать: «Мне страшно». Потому что когда приходил Страх, никого, кто мог бы что-то сказать, не оставалось. Он становился страхом, а страх становился им. Вся Вселенная схлопывалась в трясущуюся и беззвучно вопящую точку, которая или замирала на месте или куда-то бежала и творила какую-то дичь, про которую его вернувшийся из небытия разум почти ничего не помнил, но вполне верил всему, что рассказывали.
читать дальшеЗачем он подался в десептиконы? Фулкрум только пожимал плечами. Он считал это правильным и хотел быть полезным, вот и все. К тому же он верил, что война скоро кончится – конечно же, победой! – и будет много дел по киберформированию этих мерзких органических планет. Интересная работа, толпа больших и сильных ребят вокруг – совершенно нечего бояться… Но победа все задерживалась, так что киберформирование шло без отрыва от войны, сдавать назад было как-то некрасиво, да и… кто бы его отпустил? Потом пришли автоботы и вместе с ними – Страх. Он даже не пытался оправдываться. Все верно, он дезертир, трус и заслуживает смерти. Со смертью закончится вся эта нелепая история, которую он считал своей жизнью. Он надеялся, что в последний момент страх окажется сильнее боли и он почти ничего не почувствует, когда Колесо Предателей будет разрывать его на части. Но это же было бы слишком просто, да? Наивным мечтам было не суждено сбыться. Вместо конца всему была мучительная переделка, кошмарный перелет к месту сброса, а потом такой Страх, какого он не испытывал никогда. Новый уровень, можно сказать, не вверх, а вниз, как на Кибертроне…
На сей раз страх сыграл с ним обидную шутку – спас его ничтожную жизнь. Не то, чтобы он стремился исправить эту ошибку, он вообще больше ни к чему не стремился и ни о чем не думал, болтался как космический мусор в потоках гравитации, рядом с таким же бодрым и ни о чем не задумывающимся мусором. Это могло бы быть даже весело. А потом пришли ОНИ…
Тогда он понял, что у каждой пропасти, даже если она кажется бездонной, обязательно есть дно. Он всю жизнь падал в бездну Страха, но дно ждало его – раскаленное, словно планетарное ядро. И оно переплавило его, сделало его таким же горячим, огненным. Впервые он – это новое пылающее существо – был отдельно, а его страх – отдельно, такой смешной и маленький. Злость, отвращение, презрение – к себе, из-за которого гибнут другие, непричастные к его вине, и к тем, кто привык нести смерть и страх – вот были крылья, которые вынесли его наверх, к ослепительной точке взрыва – как он думал.
Был ли какой-то смысл в том, что он снова остался жив? Есть ли вообще какой-то смысл у Вселенной? Он иногда гадал об этом. Может быть та смерть, которую он себе вообразил, просто не подходила к его смешной жизни? Трусы не совершают подвигов и не уходят красиво. Ну да, он остался все тем же трусом, Фулкрум не тешил себя иллюзиями. Ему то и дело было очень страшно, но теперь страх не был его вторым именем. А еще он внезапно понял, что если бояться за других, то страх не парализует, а порой заставляет мыслить яснее.
Иногда, вспоминая спустившихся тогда с неба чудовищ, он был им почти признателен.